Большой горизонт
Шрифт:
Здравствуй, Тихий океан
(вместо предисловия)
Из Владивостока мы вышли в конце сентября, ласкового в этих краях. Над бухтой Золотой Рог стоял пронзительно-синий штиль, и долго еще были видны караваны горбатых рыжих сопок, бредущих над удаляющимся городом.
Форштевень «Дальстроя» разгонял небольшие волны. На волнах раскачивались
На траверзе мыса Поворотный «Дальстрой» лег курсом на северо-восток, в открытое море, такое же спокойное, как и бухта, как и залив.
— До чего же духовитый воздух! — Федот Петрович распахнул ворот рубахи.
Трудно определить, сколько Петровичу лет: по ясным, поголубевшим от морской воды глазам — никак не больше пятидесяти, по реденькому же, седому, впадающему в желтизну хохолку среди залысин — за все шестьдесят.
В соседстве с ним притулилась к фальшборту жена — сухонькая тихая старушка, встревоженная бескрайностью впервые увиденного моря.
Не в пример жене говорливый Петрович быстро перезнакомился со многими пассажирами, расспросил, кто куда и по какой надобности едет, сообщил, что сам он сормовский кузнец и держит со старухой путь к младшему сыну, на Курильский остров К.
— Не вдруг надумалось распрощаться с судоверфью — оттрубил там без малого сорок годков, да Володька все бомбил и бомбил из письма в письмо: Сормово-де без тебя не обедняет, а на Курилах без классных кузнецов полный зарез.
Петрович с усмешкой кивнул на жену:
— Моя Матвеевна, конечное дело, противилась: «Да куда на старости лет улетать из родного гнезда, да вдруг на море утонем...» Еле уговорил...
Произнес он последние слова чуть ли не шепотом, а жена как-то услышала.
— Брось пустое болтать! — нежданно-негаданно взвилась она.— «Уговорил»... Не за тобой — к внукам еду. Сам печалился: «Погибнут без меня яблони в садочке...»
Вот так тихонькая старушка!..
— Утонуть не утонем, а шторма, пожалуй, не миновать,— негромко сказал капитан 1 ранга Самсонов.
Яоглядел палубу — всюду пассажиры, наверное человек полтораста, не меньше: курильские, камчатские и чукотские старожилы, возвращающиеся с материка из командировок и отпускав;
переселенцы вроде Петровича с женой, многие с семьями, с детьми. Кто пил чай тут же на палубе; кто читал или дремал, прикорнувши к чемодану или сундучку; кто азартно стучал костяшками домино. На корме пела молодежь. («Комсомольцы — курские и полтавские. На Камчатку работать едут»,—сообщил нам с Самсоновым Петрович.) Компания рослых рыбаков («Ревматизм под Владивостоком на курорте укрощали»,— сказал Петрович), не забывая опрокинуть стаканчик и закусить горбушей, костила на чем свет стоит директора рыбозавода, какого-то Марченко, повинного в том, что колхоз в пролове. («Сети Марченко прислал им неподходящие».) Молодожены лейтенант-пограничник и юная учительница из Сочи (это тоже успел узнать старый кузнец!), уединившись, никак не могли наглядеться друг на друга. Мальчишки и девчонки с веселым гамом играли в прятки под спасательными лодками, среди палубного груза — ящиков со станками, крепко-накрепко принайтовленных автомашин.
Разве кто-нибудь из пассажиров думал сейчас
0 шторме?..
— Поглядите на солнце,— добавил капитан 1 ранга,— верный признак.
Тут только обратил я внимание, что возле солнца появился белесый круг, как у луны в морозную ночь.
С капитаном 1 ранга мы познакомились во Владивостоке: мне, московскому литератору, оформляли документы для поездки к пограничникам, на один из курильских островов — остров Н., Самсонов получал предписание — он ехал к месту нового назначения, в Петропавловск-Камчатский.
«Вот вам и попутчик,— обрадовал меня офицер штаба.— Знает Дальний Восток не хуже, чем вы — улицу Горького. Кстати говоря, и на острове Н. не так давно служил».
Можно ли было после этого усомниться в прогнозах капитана 1 ранга?
Под вечер «Дальстрой» попал в мертвую зыбь. Ни малейшего ветерка, а пароход закачало. К нашему удивлению, одним из первых стал мучиться морской болезнью Петрович.
— С непривычки,— виновато бормотал он. Плечи его опустились, хохолок надо лбом поник.
— Известно, с непривычки,— засуетилась Матвеевна.— Пойдем, голубчик, в помещение, передохни.
Через вахтенного матроса капитан «Дальстроя»— они с Самсоновым оказались давними друзьями — пригласил нас к себе в каюту.
— «Веселые» новости,— протянул он пачку радиограмм.
«Всем! Всем! Всем! Идет тайфун!..» — тревожно сообщало радио. Далее следовали цифры метеорологических сводок. Предупреждения посылали и Китай, и Япония, и Корея, я наше Приморье.
— Как его окрестили?—спросил Самсонов.
— «Дженни». Возникла четверо суток назад к востоку от Филиппин. Предполагали, что «Дженни» минует Японию с юга и уйдет в океан, а она взяла да свернула к норд-весту, прошла Корейским и Цусимским проливами и мчит к нам на север. Над Цусимой атмосферное давление упало до девятисот миллибар [1] .
Самсонов приподнял брови:
— Какая скорость перемещения?
— Начальная — двадцать, сейчас свыше ста километров в час,— ответил капитан.— Сегодня к семнадцати ноль-ноль «Дженни» успела утопить двадцать шесть судов.
1
900 миллибар - примерно 675 миллиметров ртутного столба в барометре.
— Где решил отстояться?
— Думаю зайти на Хоккайдо в Отару.
— Гавань приличная,— согласно кивнул Самсонов и обернулся ко мне: — Придете на Н., не забудьте расспросить Баулина, как он выбрался из объятий «Надежды».
«Дженни», «Надежда»... Трудно сказать, почему Надежда или Дженни должны обозначать ураганные ветры, грозовые ливни и гигантские волны, но факт остается фактом — именно женские имена присваиваются разрушительным тайфунам, проносящимся над Тихим океаном...
Я покосился на анероид: и на нашей широте синяя стрелка упала до семисот тридцати миллиметров.