Большой матч

Уильямс Теннесси

Тони: Док Хайнс? Эй, док! Док!

Тони, энергично орудуя костылями, хромает к выходу. Мы слышим голос доктора — он сердито распекает Тони за что-то, а потом снисходительно смеется.

Джо(помогая Дэйву перебраться на койку): Вот так, полегоньку.

Дэйв: К черту эту возню. Дай лучше сигаретку, Джо.

Джо(Неохотно угощая сигаретой): Только не кури, пока Хайнс не отвалит.

Дэйв: Спасибо.

Джо:

Лучше бы тебе завязать с этим делом.

Дэйв: На черта?

Джо(серьезно): Тебе, парень, поберечься бы надо.

Дэйв: Чего ради?

Уолтон: Он прав, приятель. Своей поправке мешать не стоит.

Дэйв(резко): Моей поправке! Было бы чему мешать! Заметано, Джо. Курну ее после ужина.

Тони возвращается с сияющим видом, бодро орудуя парой новеньких костылей. Следом за ним в палату входит доктор Хайнс.

Тони: Всё, я шустро-шустро сматываюсь!

Доктор Хайнс: Остынь, полузащитник. Всё собрал?

Тони: Конечно!

Накидывает куртку, доктор Хайнс помогает ему влезть в рукава.

Доктор Хайнс: Твой отец припарковался у заднего входа. Так ближе. Тебе надо как можно меньше нагружать ногу, и не вздумай больше ходить без костылей. По меньшей мере неделю!

Тони(нетерпеливо): Хорошо, хорошо! Ну, я помчал! А то весь первый период пропущу! Самый обалденный пас по воздуху, какой только видывал мир! Который час, док? Ну и ну, уже так поздно? Эх… (Он поворачивается на костылях и подходит к койке Дэйва и сердечно протягивает ему руку). Счастливо, крутыш!

Дэйв: Счастливо, Тони.

Тони(немного смущенно): Послушай, все эти штуки — журналы там, конфеты и всю эту канитель — бери себе, лады? Они теперь твои!

Дэйв: Нет, Тони. Их же подарили тебе. Лучше возьми с собой.

Тони(Широко улыбаясь): Брось! Мне все это девчачье барахло ни к чему! Вот… (Перекладывает большую корзинку с фруктами на тумбочку у койки Дэйва.) Съешь сам. Я такое не люблю. Честно!

Дэйв: Я возьму только гроздь винограда. Спасибо, Тони.

Доктор Хайнс(снаружи): Эй, полузащитник, давай в темпе!

Тони(Направляясь к двери): Иду! (Обращаясь к Дэйву). Послушаешь матч по радио?

Дэйв: Еще бы. Обязательно.

Тони: Ну, бывай. (Уходит).

Дэйв(как бы самому себе): Да. Счастливо…

Уолтон(после долгой паузы, прокашлявшись): Очень славный парнишка.

Дэйв: Ага.

Тони: Я его видел на поле.

Дэйв: Да ну?

Уолтон: Самый, черт подери, классный полузащитник, какой только был у Медведей за долгое время.

Дэйв: Угу.

Уолтон:

Вы с ним, должно быть, очень сдружились, а?

Дэйв: Да. (Пауза.) Два месяца пролежали здесь вместе. Здорово с ним сдружились.

Уолтон: Скучать, наверное, будешь?

Дэйв: Ага. Как не скучать. (Берет с тумбочки журнал, без интереса пролистывает и отбрасывает). Когда он был тут, все здесь как-то оживало. Он всегда мог сказать что-то смешное. Понимаете. Когда рядом такой парень, с которым можно поговорить о разном, ты уже как-то меньше чувствуешь себя отрезанным ломтем.

Уолтон: Конечно. Я тебя понимаю. Тебе да мне, остается нам теперь на пару сколотить здесь команду поддержки. (Оба пытаются посмеяться, но без особого успеха. Уолтон то и дело беспокойно поглядывает на свои наручные часы.) У меня еще почти полчаса!

Дэйв: До операции?

Уолтон: Да. Врачи сказали, что лучше с ней не тянуть.

Дэйв: Хотел бы я, чтобы меня тоже можно было как-то прооперировать. Вырезали бы из меня что-нибудь и залатали, оно было бы лучше, чем лежать вот так, и постепенно, постепенно…

Уолтон(помолчав): Операции на мозгах штука рисковая. (Закуривает сигарету. Она дрожит у него в пальцах). Ты ведь сам слышал, что сказала та старая медсестра, когда я вошел в палату — она, мол, и гроша не даст, что я в живых останусь!

Дэйв(поспешно): Ой, да не слушайте вы ее.

Уолтон(возбужденно): Гроша она не даст на то, что я останусь в живых, во как, а? Но я ей еще покажу. Мне и раньше приходилось бывать в передрягах. Я воевал. Пять месяцев провел на фронте. Ходил в атаку под сплошным обстрелом. Повидал уже страху, теперь не боюсь. (Смеется, однако голос его дрожит.) Гроша, говорит, не даст, что я в живых останусь! (Бравада его улетучивается и лицо мрачнеет). Да я ее, в прочем, и не виню. Операции на мозгах штука рисковая. (Его голос смягчается и немного дрожит). Это как рулетка, повезет не повезет. Да, именно. Как рулетка. (Снова смеется). Прошлой ночью я, черт возьми, все-таки струхнул не на шутку. Да уж. Стоило только об этом подумать. Лежал, пытался уснуть. Но куда там, не прикорнул ни на секунду. Все думал, размышлял. А вдруг, братец, это последняя ночь в твоей жизни? И так странно стало от этой мысли. Я никак не мог с ней свыкнуться. В траншеях, там все по-другому. Кругом тебя взрывы… все взлетает на воздух… Бабах! Трах-тарарах!.. тебе это прямо в кровь въедается, и ты вроде как с ума сходишь и почти что забываешь о страхе!.. но ночью…когда лежишь в одиночестве… пытаешься уснуть… а мысль эта засела и вертится у тебя в голове… может статься, братец, пришла твоя последняя ночь… последняя, брат, и больше их не будет!.. Тебя всего прямо пробирает от этого!.. когда ты без малого пятьдесят лет пробыл тем, кто ты есть… знаешь… ты привыкаешь быть таким, какой ты… а тут как подумаешь, что больше самим собой ты уже не будешь… да и вообще больше никем не будешь… сделаешься покойником!.. тебя от этого прямо…(торопливо закуривает). Знаешь, как я поступил прошлой ночью? Я встал и поднял шторы! Поднял их так высоко, как только было можно! Вздернул их до самого верха окна!