Большой риск. Путешествие на "Таити-Нуи"
Шрифт:
Чтобы добиться этого, у нас был единственный выход, а именно, надо было добавить к поплавкам уцелевшие железные бочки, захваченные из Конститусьона.
На рассвете 12 августа мы в самом подавленном настроении стали снимать их с бака "Таити-Нуи II". Три бочки совершенно проржавели, остальные три оказались еще годными и мы не замедлили прикрепить их по углам нового плота. В четвертом углу для равновесия мы поместили уродливый на вид, но очень грузоподъемный поплавок, собранный из связанных вместе пустых оплетенных бутылок. После этого мы немедленно принялись за сооружение еще одной рамы из материалов, приготовленных Жаном и Гансом накануне. Поразмыслив, мы пришли к заключению, что нужно сделать дополнительную раму и подвести ее снизу. Это лучший способ укрепить большие бочки среднего поплавка, чтобы они больше не болтались. Они будут зажаты между верхней и нижней рамами. Расчет оказался правильным, бочки сразу же перестали смещаться и дергать крепления. Непредвиденные работы, несмотря на благоприятную погоду и спокойное море, отняли
Прошла целая неделя с тех пор, как мы начали строить новый плот. Наблюдения, сделанные мною в середине дня, показали, что до острова Старбак оставалось меньше 100 миль, но мы шли значительно южнее той параллели, на которой находился остров. Крепчавший с каждым часом северо-восточный ветер увеличивал угол между желаемым и нашим действительным курсом. Внимательно посмотрев на морскую карту, Эрик так же спокойно, как если бы он изучал расписание поездов, сказал:
– На остров Старбак идти уже поздно. Завтра, как только плот будет готов, возьмем курс на остров Пенрин.
Я взглянул на карту. Остров Пенрин находился примерно в 225 морских милях к юго-западу от нашего местонахождения. Несомненно, было значительно больше шансов достигнуть этого острова, чем Старбака, и я невольно огорчился оттого, что сам раньше не заметил этого. Не успел я вымолвить слово, как Жан и Ганс со злобой набросились на Эрика и стали обвинять его в нерешительности, безрассудности, безответственности и многих других малосимпатичных чертах характера, которыми, по их мнению, он обладал. Оба настаивали на том, чтобы идти на остров Старбак. Наконец они замолкли на секунду, и я в мягких выражениях попытался убедить их, что Эрик прав. Но ничто не помогало, и чем дольше продолжался спор, тем больше разгорались страсти. Хуанито, очевидно, не знал, чью сторону принять, и не открывал рта. За это я ему был благодарен. Теперь, больше чем когда-либо, наше спасение зависело от слаженности в работе и взаимопомощи. Катастрофа будет неминуемой, если Жан с Гансом откажутся стоять на вахте. Совершенно невозможно было и разделиться на две группы, так как весь пригодный материал пошел на строительство нового плота. Жан и Ганс так решительно стояли на своем, что мы с Эриком скрепя сердце согласились попытаться достигнуть острова Старбак.
– Но тогда вы должны обещать, что потом, если нам случайно не повезет и мы пройдем мимо Старбака, курс будет определять Алэн или я, - заявил Эрик.
Не заметив саркастического тона Эрика, Ганс, и Жан дали торжественное обещание. Они не испытывали угрызений совести. В своей детской наивности они были совершенно уверены, что скоро все наши трудности будут позади.
Мы разошлись, подавленные, но скоро усталость взяла свое, и все крепко уснули.
Утром 13 августа, после обычного кофе, все еще злые и взбудораженные, мы сняли выстрелы с балансирами. Бортовая качка усилилась, но предполагаемой катастрофы не произошло, может быть, потому, что море было на редкость спокойным. Ганс и Хуанито остались на "Втором", а я возвратился на "Третий", чтобы по указанию Эрика вырезать еще один парус. У моих товарищей уже был опыт в переправке бревен, они ложились на них животами и плыли с ними к "Третьему". Вдруг я услышал со "Второго" страшный крик. Это орали Жан и Хуанито. Убедившись, что я обратил внимание на их крики, они стали энергично показывать на Ганса, он плыл в 20 метрах от плота и толкал впереди себя выстрел. Сначала я подумал, что его схватила акула. Но треугольных плавников нигде не было видно. Сам же Ганс широко улыбался и весело махал рукой. Только понаблюдав за ним некоторое время, я понял, в чем дело. Ганс не приближался к "Третьему", как он, видимо, воображал, а медленно удалялся от него. Плавать между двумя плотами, как мы все время это делали, не представляло особого труда, но Ганс, которому вечно не везло, попал, по-видимому, вместе с выстрелом в очень сильное морское течение.
Я перевернул на "Третьем" все узелки и ящики в поисках хоть какого-нибудь куска веревки. Но ничего не нашел. К счастью, Жану пришла в голову та же мысль. Одним концом веревки он быстро обвязал себя вокруг талии, а другой прикрепил к подпорке крыши. Не успел я сообразить, что задумал Жан, как он уже закончил приготовления и с шумным всплеском бросился в воду. Но Ганс все еще не понимал, что его уносит. Он помахал Жану рукой, а через несколько секунд даже лег поперек бревна, чтобы передохнуть, и его стало уносить еще быстрее. Жан доплыл до Ганса как раз в тот момент, когда и веревка и силы были на исходе. В нашем положении бревно было не менее ценно, чем жизнь Ганса, и я также бросился на помощь. Только когда мы все четверо поклялись, что его действительно уносило, и подробно описали, насколько опасно плавать одному на бревне в Тихом океане, Ганс нерешительно принялся нас благодарить. В дальнейшем мы из предосторожности стали привязывать канатом все, что переправляли вплавь с одного плота на другой, Последним предметом, перенесенным с борта "Второго", был полинезийский божок, спасенный при первом нашем крушении у островов Хуан-Фернандес.
Мы почувствовали невыразимое облегчение,
Новые испытания еще больше нас раздражили. Мы нервничали и беспрестанно ссорились из-за пустяков. Один только Эрик хранил молчание. Но по его сердитому фырканью можно было догадаться, что до него доносится каждое слово и он страшно негодует на нас за наши мелочные ссоры. Я действительно испугался, когда в полночь он решительно заявил, что мы его извели и он предпочитает остаться на "Втором". Сначала мне показалось, что это нелепое решение было вызвано желанием добровольно умереть. Он больше был не в состоянии выносить все эти неприятности. А они, в сущности, были пустяками. Я пытался заставить его понять, насколько необдуманно он поступает. Но Эрик и слышать ничего не хотел. Я подумал, что за его упрямством скрывается более важная причина, чем казалось на первый взгляд. За последние месяцы, полные неприятностей и страданий, он неоднократно признавался мне, что до смерти устал и что ему, старому моряку, лучше всего уйти на вечный покой в море, которое было целью и смыслом его жизни. Может быть, он хотел исчезнуть именно теперь, чтобы облегчить плот? Дать нам больше места и таким образом способствовать нашему спасению? Я понял, что повлиять на него можно было только очень решительными действиями, и заявил, что если он будет настаивать на своем решении, я останусь вместе с ним. Постепенно, хотя и неохотно, Эрик сдался.
Ночью 14 августа наступил почти полный штиль. Глядя на длинные, пологие волны, мы решили, что в ожидании ветра можно спокойно заканчивать последние приготовления. "Второй" будет служить плавучим якорем, на что, впрочем, он только и был теперь пригоден. Прежде всего мы навели порядок на борту. Уложив в ящик Эрика секстан, продовольствие и лоции и крепко привязав бочки с питьевой водой на балансирах, мы получили столько свободного места на палубе, что двое из нас могли почти с удобством вытянуться во весь рост. Один из нас всегда будет на корме у рулевого весла. Таким образом, нужно было найти еще одно место, и я, не имея другого выхода, сказал, что в свободное от вахты время буду спать поперек ящика Эрика. Затем мы попытались установить мачту, однако из-за скользких алюминиевых бочек это оказалось не так просто. Но тем не менее нам удалось все-таки установить ее по полинезийскому образцу примерно под углом в 75°. Затем мы нанесли прощальный визит "Второму", который походил теперь на подводную лодку, готовую нырнуть носом.
Когда мы снова забрались все на борт "Третьего", то море уже покрылось легкой рябью. Под общее ликование было решено немедленно сниматься. Однако по глупости мы забыли посоветоваться с Эриком. Он несколько язвительно заметил:
– Идиоты, вы позабыли сделать выдвижной киль. Думаю, вам пора знать, что для управления плотом нужен выдвижной киль. И не берите выдвижных килей со "Второго". Они тяжелы.
Сконфуженные, мы поспешно принялись сколачивать из деревянных планок и остатков мазонита метровый выдвижной киль, а затем с большими усилиями закрепили его между средними поплавками. Мы настолько увлеклись этой трудной работой, что не заметили, как плоты сблизились. Они с ужасным грохотом ударились друг о друга. На "Третьем" не было заметно каких-либо повреждений, но уверенности, что новый плот сможет выдержать хотя бы еще одно такое столкновение, не было. Вскоре снова подул ветер, мы торопливо подняли паруса и снялись. Ветер дул ровно настолько, чтобы их наполнить, и мы медленно поплыли. Хуанито, широко улыбаясь, стоял у кормового весла. Наш когда-то красивый кипарисовый плот, которому мы были так благодарны за свое спасение, выглядел теперь каким-то жалким обломком, мы провожали его печальными взглядами, пока он не скрылся за горизонтом. Ничего удивительного в том, что мы грустили, не было - ведь с момента отплытия из Конститусьона мы провели на борту "Таити-Нуи II" ни много ни мало 180 богатых событиями дней.
Наш новый плот плыл сверх ожидания хорошо, но, как и его предшественник, он совсем не мог идти против ветра. Больше всего нас беспокоил один вопрос: на сколько градусов мы отклоняемся от направления ветра? Бросив в кильватер щепку на веревке, мы узнали, насколько нас сносит. Как и следовало ожидать, при господствующем северо-восточном ветре снос был слишком большим, чтобы достигнуть острова Старбак. Хуанито был достаточно опытным моряком, чтобы видеть это, но Жан и Ганс упорно отказывались верить своим глазам и, судя по их разговорам, считали меня виновным в том, что мы не можем держать курс прямо на остров.