Большой секс в маленьком городе
Шрифт:
– А мне все по фигу, – громко сказала я и тут же опечалилась, изо всех сил сочувствуя Вешнякову. Втравила парня в историю, а теперь – в кусты... Впрочем, сейчас при всем желании ему ничем не поможешь. Начальство сбилось кучей, трудовой энтузиазм захлестывает, следовательно, нормально работать не дадут. Надо выждать несколько дней, пока все стихнет.
И я смылась к друзьям на дачу, оставив мобильный дома. Три дня мы с Сашкой наслаждались природой, но любопытство – худший из грехов, и по вечерам я включала телевизор. В местных новостях по второму
Моя любовь к природе никогда не отличалась длительностью, да и совесть все же меня беспокоила. На четвертый день я вернулась домой. Автоответчик был забит сообщениями от самых разных людей, голосовая почта на мобильном тоже. Больше всех старался Вешняков, последние сообщения от него были короткими и состояли исключительно из нецензурных выражений.
Я поехала к Вешнякову, взяв с собой Сашку. Хороший человек при собаке поносить меня последними словами не должен, а Вешняков хороший человек, в это я свято верила, хоть сейчас он и злой.
Я вежливо постучала и заглянула в кабинет, услышав отрывистое «да». Вешняков с разнесчастным видом сидел за столом; заваленным бумагами.
– Явилась, – буркнул он. Я вошла и с сиротским видом устроилась на краешке стула, держа сумку с Сашкой на коленях. Тот робко тявкнул, приветствуя Вешнякова. Артем приподнялся и, перегнувшись через стол, погладил мою собаку, из чего я заключила, что не все человеческие чувства его покинули. – Убил бы твою хозяйку, – счел нужным пожаловаться Вешняков. – Да тебя сиротить не хочется.
– Ты уж поаккуратней, – закивала я. – Ближе, чем ты, у собачки никого нет, придется усыновлять. А, говоря между нами, он довольно вредный.
– Есть в кого, – съязвил Вешняков.
– Как дела не спрашиваю, телик смотрела.
– Куда слиняла? – хмыкнул он.
– На дачу.
– Правильно, я бы тоже слинял. А дела хреновые.
Общественность в шоке, теперь вынь да положь убийц.
А у нас что? У нас только твоя интуиция. Ох, сколько крови она мне попортила. Душу вынули анонимным телефонным звонком. Знал ведь, что нельзя тебя слушать. С законом шутки плохи: так и вышло, три слоя стружки с меня сняли. Знаешь, чем мы сейчас заняты: всем скопом ищем звонившего. Чего ты рожу кривишь?
Я серьезно. Единственная зацепка. Логика проста: звонивший знал о преступлении, следовательно, и о преступниках ему должно быть что-то известно.
– Сочувствую, – кивнула я.
– Совести у тебя нет, – обиделся Артем. – Как свяжешься с тобой, так одни неприятности на мою голову. Скажи честно: это правда интуиция или все-таки что-то было?
– Было. Вещий сон.
– И никаких намеков от граждан во плоти?
– Я говорила с теми же людьми, что и ты. И ничего нового от них я не услышала. Новости есть?
– Воз и маленькая тележка. Только... – Артем замолчал, вздохнул, с тоской глядя на меня, и продолжил:
– Если хочешь знать мое мнение – дело дохлое.
Очередной «висяк». А раз по телику только и болтают о трупах, нам шею намылят, да что толку? Выговор в поимке убийц не особо помогает.
– А чего так пессимистично?
– Пессимистично потому, что реальных зацепок нет. Поначалу начальство руками размахивало и всех арестовать грозилось, от Ковтана до последнего рабочего. Но очухались и ограничились подпиской о невыезде.
– С начальником охраны разговаривал? Вадим, кажется?
– Конечно, – кивнул Артем. – Я в эти дни с кем только не разговаривал, и не по одному разу. Да, трупы.
Да, зацементированы. Вопрос на засыпку: когда и кем?
Вряд ли днем, значит ночью. Сторож может быть в сговоре, а может нет. Дрых как лошадь и ничего не слышал. Понятно, что убийца имеет к этой стройке отношение. Или кто-то из работников помогал убийце. Подозреваются все, а вот настоящего подозреваемого нет.
А знаешь почему? Потому что мотивы убийства не ясны. Трупы есть, а мотивов нет.
– И тут мы переходим к самому интересному, – скривилась я. – Так кого оттуда извлекли на свет божий?
– Первый труп женский. На стуле хорошо сидишь?
Так вот, это Якименко Юлия Федоровна, пятнадцати лет. Та самая, которую мы искали. Задушили девчонку, а потом в цемент. Не очень-то ты удивлена, – нахмурился Артем.
– Не очень, – созналась я. – Было у меня нехорошее чувство, что с девочкой беда. С ее подругой говорили?
– С Савельевой? По-прежнему твердит: вышли из клуба, сели в машину к двоим парням, далее провал: ничего не помнит.
– Девок у Горбатого моста опросили?
– Кончай, а? – взмолился Артем. – Конечно, опросили. Никто, ничего... То есть «Жигули» с вмятиной на крыле видели. И все. Катю убийцы отпустили, а вот Юля оказалась в опоре моста. Может, сопротивлялась и убили ее случайно?
– Если девчонок чем-то опоили так, что у Кати отшибло память, как она могла сопротивляться? – возразила я. – Делай что хочешь, она и рукой не шевельнет.
Потом выкинул из машины, и всех дел.
– Судя по всему, ничего похожего.
– То есть, кроме как водкой, ничем их не опоили?
– Вот именно.
– Странно, – помрачнела я. – Провал в памяти длился слишком долго, несколько часов.
– Чего удивляться, они же совсем дети. Юля погибла в субботу и в опоре моста оказалась примерно тогда же. Я думаю, было так: парни куда-то отправились с девчонками, потом между ними что-то произошло, девочку они задушили. От трупа надо было избавиться... – Я усмехнулась, Артем на это обратил внимание и замолчал. – Чего? – спросил он с недовольством.