Большой шеф Красной капеллы: Впервые в мире беседы с Леопольдом Треппером
Шрифт:
Нам удалось предотвратить отправку в Швейцарию гестаповского агента под видом нашего радиста. Об этом товарищи из Центра еще не знали. Они хотели послать этого радиста под видом Лянуар. Дело в том, что у меня была шифровальщица из Бельгии, которую я переправил в Париж. Она шифровала для Соколов, потом, когда возникла угроза арестов, отправил ее в Марсель, где она должна была работать с Кентом. Но т. к. Кент не работал, то и она ничего не делала. Когда возникла угроза арестов в Марселе, отправил ее в деревушку недалеко от Клермон Феран. Там и прожила она до конца войны. Ее звали Вера Аккерман. Кличка — Лянуар (черная). Она была красавица, ее рисовали известные художники. Была женой члена интербригады. Была приятельницей Шпрингера.
Гестапо
— Вы забрали перед арестами в Марселе Веру Аккерман. Скажу откровенно — мы хотим под ее именем послать в Швейцарию своего человека. Нам надо либо арестовать настоящую Аккерман, или быть уверенными, что она ничего не скажет.
Я говорю:
— Если бы я вел с вами двойную игру, то сказал бы — отправляйте. Но сейчас я должен вам сказать другое — если отправите вашего человека, он провалится.
— Почему?
— Могу сказать, в чем дело. Когда была угроза арестов в марсельской группе, я убрал оттуда Аккерман, и теперь она находится в Швейцарии.
Гиринг просто сел:
— Как так, вы были заинтересованы отправить ее туда?
Я сказал:
— Давайте говорить как разведчики и как мужчины. Я не хотел, чтобы она попалась в ваши руки, а во-вторых, она была моей любовницей, и я хотел ее спасти.
Гиринг вернулся обратно к Кенту и рассказывает ему о нашем разговоре. Кент ничего не мог возразить. А на самом деле Вера была в это время во Франции. Она спаслась, прожила еще много лет и года три назад умерла от рака.
Таким образом удалось сорвать тогда планы гестапо забросить в Швейцарию своего агента. Потом им удалось послать туда своего человека, но они получили от меня такие советы, как это сделать, что их вскоре разоблачили.
Работа с Лесовым. При встрече я обрисовал ему сложность ситуации и посоветовал немедля исчезнуть. Он наотрез отказался это сделать. Сначала спросил — как со мной. Я рассказал. Это было после побега.
Связались с ним по партийной линии связи. В то время он работал в Сопротивлении. Решили, что он останется вместе со мной. Договорились относительно квартир, что надо менять и т. д. До освобождения Парижа Лесовой был фактически моим самым ближайшим сотрудником. Работа была очень опасной. Нужно было найти ряд лиц, чтобы их предупредить об опасности. Например, семья Капа. Его жена все еще находилась в Шато Бильерон в имении Максимовичей. К тому времени узнали о многом, немцы захватили имение и посадили туда Райхмана, который должен был наблюдать. Там была мать Максимовича и жена Каца Цесиль с детьми. После моего побега первые две-три недели ей опасность не угрожали. Если бы ее взяли, раскрылось бы, что со мной что-то произошло. Но терять времени было нельзя — через неделю-другую могли арестовать и ее, и детей. С Кацем я договорился, что семью его мы укроем в безопасном месте. С помощью Лесового мы связались с женой Каца, она приехала в Париж. Она знала об аресте мужа и моем аресте. Знала и о роли Райхмана, должна была вести себя очень осторожно. Встретились с ней в Париже и условились, что перевезем ее в Париж с детьми, детей устроим в окрестностях Парижа, а сама она пойдет работать прислугой в одну французскую семью. Она тоже включилась в нашу работу.
Надо было предупредить и других товарищей, например, жену Жиро. Он был арестован, а его жена Люси находилась во Франции. Сам Жиро был нашим связистом, должен был быть радистом, старый член Компартии Франции, был в Испании. В Испании был ранен, прихрамывал. С его помощью мне удалось спасти группу испанцев. Перед моим арестом Люси угрожала опасность ареста, и ее тоже нужно было предупредить и спасти. Вообще речь шла примерно о двадцати
В дальнейшем была и другая работа. Для нас было важнее всего знать, что происходит в зондеркоммандо. Встречались мы с ним раз в неделю, намечали, что делать в ближайшее время. К работе удалось привлечь еще несколько человек.
Зондеркоммандо переправилась с улицы Сосэ на ул. Курсель. Здание принадлежало одному из миллионеров — Вайлю. Прекрасное здание. Нам удалось связаться с садовником этого особняка. От него получали подробные материалы, узнавали расписание работы команды. Дом был закрыт, въезд через гараж, откуда был проход в дом. Но гестаповцы допустили ошибку — не меняли номеров своих машин. Их было около восьми.
Работа проходила с сентября 43-го по август 44-го г.
У одной знакомой Корбена — старой французской учительницы, которая жила с четырнадцатилетней внучкой, у меня была резервная квартира. Когда после моего побега мы однажды зашли к этой учительнице, она была ошеломлена, увидев меня. Зная распорядок жизни коммандо, мы пришли к ней в воскресный день. В это время в зондеркоммандо оставался только один дежурный. В случае, если бы в гестапо узнали о моем появлении там, гестаповцы не сразу смогли бы собраться и приехать туда, чтобы захватить нас. Она рассказала, что неделю назад у нее были Кент и Паннвиц. Показали письмо якобы Петена, в котором говорилось, что Жильбер является крупным преступником, которого надо задержать. С Паннвицем был еще сотрудник зондеркоммандо Шнайдер, хорошо знавший французский язык. Ее предупредили: скорее всего Жильбер появится у нее на квартире. От нее требуется только одно: задержать его на полчаса-час, а в это время известить их по телефону, который ей оставили. С нее взяли подписку, что она выполнит распоряжение. Предупредили, что если Жильбер придет к ней, и она не известит об этом, для нее это смерть.
Старушка была удивлена моим появлением. Я сказал, что заберу чемодан, который мне был очень нужен, — после побега у меня не было никаких вещей.
— Вы вместе с нами выйдете из дома и немедленно станете звонить по телефону, который мы оставили.
Она спросила, но как же это будет, это опасно. Мы успокоили ее: раньше как через три-четыре часа гестаповцы не появятся. Так и получилось. Она позвонила, сказала, что нужно, но гестаповцы появились значительно позже.
Недалеко от парка Монсо была моя легальная квартира. Дом принадлежал одному фабриканту, но управляла им его приятельница, мадам Фридерик. Позже она погибла в Освенциме. Гестаповцы побывали и здесь. Фабрикант просто был поражен, когда увидел меня. Сказал тоже, что приходили из гестапо и взяли подписку немедленно известить их, как только я приду. Он рассказал тогда и много других интересных вещей. После моего побега, когда была арестована мадам Май и они думали, что доберутся до меня, гестаповец Райзе перезвонил этому фабриканту, что через час мы вас пригласим к себе, чтобы вы могли посмотреть на вашего бывшего квартиранта. Он будет в наших руках. Мы сказали ему прямо — считаем вас французским патриотом и хотим знать, когда и по какому поводу к вам будут обращаться из гестапо. Позже он передавал нам весьма важные сведения.
В гестапо существовал порядок, по которому осужденные на смерть оставались в распоряжении гестапо до тех пор, пока они были им нужны. До 44-го г. были еще живы Пориоль, Максимовичи, Спаак. Неизвестно только, был ли тогда жив Кац. Вероятно, он погиб в конце 43-го г.
Мы были первыми, которые пришли в особняк на рю Курсель после побега гестаповцев. Здесь же жил и Ефремов, которого держали в большом почете! В его комнате лежали какие-то его записки, математические и химические формулы, которые он писал. Все эти материалы я то ли привез в Москву или до отъезда еще передал Новикову в Париже.