Большой театр Малышка

 Слыхали ли вы, друзья, о микрорайоне? Это, конечно, может быть и участок леса, просеивающий на грибные шляпки и землянику солнечные лучи, и изгиб большой или малой речки, и одна шумная говорливая улица города. Всё это микрорайон! Но здесь, в книге, мне хотелось вам рассказать о том микрорайоне, где я живу и где появился дорогой моему сердцу «Большой театр „Малышка“». Его создали во дворе огромного нового

Однако прежде несколько слов о доме. Мы увидели его тотчас, как сняли леса. Мы знали, что вскоре здесь будем жить, поэтому с трепетом подходили к нему.

Восьмиэтажный, ещё молчаливый дом важно смотрел чистыми окнами-глазами на нас, будто знакомясь. Шутка ли, шесть тысяч людей — микрорайон жизни, — он должен радушно их встретить и разных людей сделать друзьями и соседями.

Мы смотрели на дом с почтением и восторгом, а голуби, первые новосёлы, уже весело и домовито обживали балконы и подоконники.

День клонился к закату, но мы стояли, не замечая этого. Когда же багрянец, будто сговорившись с неоновой рекламой и светофорами, разлил по окнам своё отражение, маленькая девчушка, протягивая руки, нетерпеливо крикнула:

— Ну, бабушка! Я хочу туда, на ёлку! Видишь, она у всех ведь, ёлка!

Так и случилось, что в преддверии лета каждый из нас вдруг отпраздновал «Новый год».

— Простите, у вас нет лишнего… котёнка? — спросил меня гражданин, растерянно топтавшийся у своей гружённой мебелью машины.

— Что? — удивилась я.

— Представляете, прозевал двух котят! Из-под носа ключи отобрали, — воскликнул он в сердцах, поднимая руку с металлическим кольцом, к которому были уже по-хозяйски прикреплены ключи, точно такие же, как и у меня, — ключи от новой квартиры.

— Вася, да ты объясни толком, в чём дело! Видишь, гражданка растерялась, — раздалось из кабины. Вслед за этим дверца открылась, и я увидел мужской бот, вылезший из-под двухъярусной юбки, затем плотную полу весеннего пальто, и сразу перед нами встала властная старуха.

— Моя тёща, — вздохнул тот и сбивчиво заговорил: — Вот, говорит, будто кошка первой должна по половицам пройти, тогда жильё сразу будет обжито.

— Ну, конечно, — произнесла тёща, — примета есть, исстари ведётся.

Кошки — живые ключи от нового дома.

— Входить в квартиру не хочет. Подавай ей кошку, и всё тут. Аквариум купил — не подходит.

— Да нешто я одна выделяюсь, Васенька? Вон, гляди, у каждого на руках кошка, и небось никто не сопротивлялся да не говорил: «паркет не половицы, ключи не кошка» — проворчала старуха, торжествующе глядя на вновь приезжающих.

Двор был точь-в-точь птичий рынок. А новые жильцы всё прибывали с собаками, с нервными кошками разных мастей и, пожалуй, одной породы: обыкновенными, самыми простыми. Мой ангорский кот, по кличке Флюс, казался здесь ещё более надутым и важным.

— Послушайте, ведь у вас много живности: две собаки, попугай, кот.

Последний вам ни к чему, тем более кошка и собака в одной квартире.

Подумайте, — убедительно начал гражданин.

— Видите ли, это моя работа. Я дрессировщик. Флюс, Хвостик и Жако — артисты.

— Но, может быть, хоть напрокат дадите кошечку? На час, на два. Вернём в полном порядке.

— Пожалуйста, — согласилась я. — Только к вечеру я его заберу обратно. У него завтра выступление.

— Премного благодарны, — поклонилась старуха, прижимая кота к себе, и тотчас они шумно направились в подъезд.

…Вечером я пошла за своим гастролёром. Пятый этаж, квартира № 20. Всё правильно, звоню.

— Здравствуйте! Вы за артистом? Сейчас, сейчас. Маша, я пошёл в четвёртый подъезд к Степановым. Нет, нет, вы не волнуйтесь, кот сейчас будет на месте. Я его днём отдал. Прямо умоляли. У них сын в кружке юннатов. На артиста хотелось полюбопытствовать. А ведь и верно кот — артист! Добрых четыре часа в квартире, а чтоб где визитную карточку — ни-ни!

Мы отправились к соседям дальше.

У Степановых кота не оказалось. Там, улыбнувшись, сказали:

— Кот золотой. Его нарасхват. Из седьмого подъезда приходили. Они свою кошку выгнали, ведь квартира новая, кому приятно в доме грязь разводить. Ну, и вашего зверюшечку на часик попросили. Он учёный, — с уважением произнесла хозяйка этой квартиры.

И нам пришлось идти в седьмой подъезд, затем в двенадцатый. Здесь на одной из дверей мы увидели записку: «Ушёл на дежурство. За кота не волнуйтесь. Верну в домоуправление завтра в 9.00».

Василий Степанович, так звали моего нового соседа, уверял меня, что завтра Флюс будет на месте.

— Моя вина, но ничего. Увидите!

Рано утром я действительно увидела… прежде всего домоуправа. Он строго глядел на меня из-под вздыбленных бровей и спрашивал:

— Фамилия, имя, отчество? Учреждение, где работаете?

— В театре зверей, — неуверенно из-за непонятного самой смущения произнесла я.

— Так, так. Вот, гражданка. Если ещё будете распускать по всему дому свой театр, то будем говорить в милиции.

— Я вас не понимаю, — ответила я.

— Зато дворника поймёте: Артемьев, отдай гражданке имущество и покажи руки…

Домоуправ уступил место. Вперёд вышел дворник. Поставил передо мной огромный шевелящийся куль. Показав мне пятнистые от царапин и йода руки, сказал:

— Пострадал на работе. Доконали. Думаете, легко было в один куль все приметы согнать? Получайте. — Он ловко сдёрнул верёвку. И тотчас произошло нечто фантастическое: живой кошачий источник забил из куля. Одна, вторая, третья, десятая — сколько их!