Большой вопрос (Записки юриста)
Шрифт:
— Извини, пожалуйста, у тебя всё в отличном состоянии. Вот только эта рубашка. Где ты ее купила?
— Зачем тебе знать?
— Я написал бы претензию…
Яков Николаевич замялся, еще больше нахмурился, беспокойно погладил свои волосы. Ему очень хотелось спросить, откуда жена взяла на рубашку деньги. Утаила от него какую-нибудь премию или сэкономила на столе, за счет питания? И то и другое плохо, очень плохо, нечестно.
— Перестань, — взволнованно сказала Марина. — Ни слова больше!
— У тебя опять шалят нервы.
— Да, да… шалят… Очень
— Хорошо, хорошо, не буду.
— Ты ужинал?
— Я ждал тебя… Ты же отлично знаешь, что без тебя я не сажусь за стол. Сколько раз я просил не забывать, что дома тебя ждет муж. Это, как-никак, не менее важно, чем выступления какого-нибудь сотоварища по семинару.
— Ты говоришь так потому, что сам не учишься…
— Дорогая моя, я состоял в свое время в кружке… Но время, время горит!.. И потом надо же немного отдохнуть…
— Перебирая в шкафу мои тряпки?.. Эх, Яша!..
Марина страдала сейчас, как никогда: «Муж — тряпичник! Что может быть ничтожнее, омерзительнее?!» А муж как ни в чем не бывало, замяв разговор об учебе, балагурил по поводу доморощенных художниц, которые не могут отличить в своем высоком творчестве ромашку от василька.
— Я еще раз прошу тебя, Яша, прекратить этот никчемный разговор.
— О чем же нам тогда говорить?
— Вот это верно… Нам, кажется, в самом деле, не о чем больше говорить. Давай ложиться спать.
— И это неплохо, — добродушно согласился Яков Николаевич.
Через несколько минут Яков Николаевич спал крепким, спокойным сном. Марина заснуть не могла.
Она решила еще раз попытаться поговорить с мужем по-хорошему. Напрасные усилия: Яков Николаевич продолжал идти своим путем. Он был доволен собой, своей службой, своим домашним очагом, женой. Не беда, что Марина иногда капризничает. На то она и женщина. Все женщины в той или иной мере капризничают. Самое важное — материально они живут отлично. У них радиоприемник с радиолой, усовершенствованный телевизор, карельской березы полубуфет, зеркальный шкаф. При разумном отношении к ежедневным расходам по дому можно приобрести постепенно еще множество прекрасных вещей. Яков Николаевич стал скупать хрусталь, редкие бокалы, графины, вазы и другие антикварные предметы.
Марина с затаенной неприязнью наблюдала за новой страстью супруга. Яков Николаевич, заметив, что жена не разделяет его любви к хрусталю, принялся добродушно иронизировать над ней: жене нельзя не любить того, что любит муж. Его увлечения должны стать ее увлечениями.
Яков Николаевич долго не решался купить оригинальную вещицу: графин-семирадугу, — смущала слишком высокая цена, и, наконец, решился. Пусть дорого, зато у него будет редчайший графин — семь радуг одновременно; семью семь — сорок девять красивейших линий…
— Поди сюда, Мара, скорей, скорей!..
Марина подбежала к мужу, полагая, что с ним что-то случилось.
— Что за чудо!.. Смотри, считай… раз, два, три…
— Всякому терпению приходит конец! — взволнованно сказала Марина. — Мое терпение, Яша, иссякло…
Яков Николаевич смотрел на нее с величайшим изумлением.
— Не могу и не хочу! — решительно повторила Марина. — Выслушай меня, выслушай тяжелую для нас обоих истину.
— Что ты затеваешь? Хочешь испортить выходной день?
— Ты портишь всю нашу жизнь!
— Ну, ну, ну! Вот это уж ни к чему!.. Давай-ка лучше отдохнем. Взгляни сюда! — Яков Николаевич раскрыл окно. — Взгляни, какое голубое небо!..
Марина закрыла окно, взяла за руку мужа, усадила на диван. Сама села против него на стул.
— Я подсудимый? — смеясь, спросил Яков Николаевич. Он всё еще не верил, что Марина намерена вести серьезный разговор.
— Подсудимой будет наша личная жизнь, Яша. Мы с тобой должны решительно осудить нашу нелепую личную жизнь.
— Вот те раз!.. Почему нелепую?
— Нелепая она потому, что мелкая, постылая, никому не нужная!.. Мне, Яша, не нравится весь уклад нашей жизни. Мало сказать: не нравится… Он мне противен, я ненавижу его, а нередко и тебя…
— Что с тобой, Мара, опомнись?.. Что ты говоришь, какие страшные слова!..
— Не мешай, Яша. Всё, что я скажу тебе сегодня, накапливалось во мне долго.
Марина встала, прошлась по комнате и снова села на стул. Яков Николаевич напряженно следил за каждым ее движением… Пожалуй, впервые за всю их совместную жизнь Марина заметила тревогу на его лице.
— Нет у нас счастья, Яша. Мне часто говорят о твоей красоте. Верно, ты красив, у тебя этого никто не отнимет. Ты хорошо работаешь, тебя часто премируют. И это верно. У тебя как будто неплохая жена, обладает даже приданым в виде зарплаты и систематических премий за перевыполнение производственного плана. Спорить и против этого нельзя. Питаемся хорошо. Одеваемся хорошо. Комната обставлена прилично: сверкает хрусталем, играет всеми цветами радуги. Казалось бы, за что такую жизнь проклинать? Именно такую жизнь я и ненавижу, она не наша, она — чужая мне жизнь.
— Убей меня, не понимаю ничего. Хотя нет, понимаю одно: в тебе зародились какие-то дикие, чудовищные мысли!
— Не говори глупостей. Ничего дикого, да еще чудовищного, в моих словах нет. Подумай хорошенько сам, и скажи — нормально или нет, когда дома ты занят только своим «планированием», подсчетами, расчетами, когда в них все твои мысли, всё твое сердце. И оно еще вот там, в этих столиках, шкафиках, в прозрачных холодных стекляшках… Подумай, где мы живем, и в какое время живем! Какие дела творятся вокруг нас! А ты равнодушен, ты мертв ко всему, что за пределами балансов твоего треста и этой комнаты. Нас все чураются. Скажи, почему, кроме родных, у нас никто не бывает? Почему нас перестали приглашать твои и мои друзья? Кому нужно такое затворничество, кому нужна эта одичалость? Сколько раз я пыталась изменить наш образ жизни?! Сколько раз ты обещал пойти мне навстречу?! Сколько ты перетаскал из библиотеки домой книг, возвращая их непрочитанными?! Кого ты обманываешь, зачем обманываешь?