Бомарше(Beaumarchais)
Шрифт:
«Господин де Бомарше, имея мои секретные распоряжения, должен отбыть как можно скорее по своему назначению. Соблюдение тайны и быстрота исполнения порученного явятся самым лучшим доказательством его усердия в служении мне, кое он только может мне дать.
Марли, 10 июля 1774 года.
Людовик».
Получив это письменное подтверждение его полномочий, Бомарше сразу же отправил королю восторженное послание:
«Любовник носит на груди портрет своей возлюбленной, скупец прячет там ключи от сундуков, а святоша – медальон с мощами; я же заказал овальный золотой ларчик, большой и плоский, в форме чечевицы, вложил в него приказ Вашего величества и повесил его себе на шею на золотой цепочке, как предмет, самый
Подобное обращение с королевским приказом было по меньшей мере странным. А вскоре Бомарше довольно неосторожно признался Сартину, что пока ни разу еще не воспользовался этим документом. Вероятно, для ведения переговоров с шантажистом королевский приказ вообще был ни к чему. Но именно наличию у него этой бумаги приписывал Бомарше ту легкость, с какой ему удалось решить эту, как поначалу казалось, неразрешимую задачу, поскольку, по его словам, имя автора памфлета никому не было известно.
Тем не менее Бомарше уверял, что смог вступить в контакт с представителем этого анонимного писателя; посредником оказался некий венецианский еврей, назвавшийся Гийомом Анжелуччи, но в Лондоне его знали под именем Хаткинсон.
Анжелуччи поведал тайному посланцу французской короны, что существует два издания памфлета: одно вышло в Лондоне, второе – в Амстердаме. Наверняка Бомарше мог уладить это дело еще до того, как получил мандат короля.
Рассказ Бомарше о переговорах с Анжелуччи пестрел самыми невероятными подробностями: по его словам, рукопись была передана ему для ознакомления всего на несколько часов, и принес ее под покровом ночи какой-то таинственный незнакомец, а в четыре часа утра, получив условный сигнал, Бомарше завернул прочитанный им текст в простыню и выбросил сверток в окно, под которым его поймал некто, невидимый в темноте. Переговоры тем временем продвигались весьма успешно. Бомарше уведомил Сартина, что дело с английским тиражом практически урегулировано и обошлось в полторы тысячи фунтов стерлингов. Четыре тысячи экземпляров памфлета были сожжены в присутствии Бомарше. Что касается голландского тиража, то Анжелуччи-Хаткинсон дал расписку в том, что обязуется уничтожить его после того, как получит наличными деньги за сожженный английский тираж. Удивительная доверчивость в отношениях с весьма сомнительной личностью! Не лучше ли было использовать ту же систему расчетов, что и в случае с Морандом, ведь с помощью ренты было проще держать памфлетиста под контролем?
Результаты допущенной оплошности не замедлили сказаться: 25 июля 1774 года Бомарше известил Сартина о том, что должен срочно отплыть на континент в связи с тем, что Анжелуччи после получения полутора тысяч фунтов стерлингов сбежал, прихватив с собой один экземпляр памфлета, который он утаил, чтобы возобновить его выпуск на французском и итальянском языках в одной из типографий в Нюрнберге.
В Голландии Бомарше не смог обнаружить того, за кем бросился в погоню, и решил продолжить преследование:
«Я подобен льву! У меня нет больше денег, но есть бриллианты, драгоценности; я все продам и с яростью в сердце снова пущусь на перекладных. Немецкого я не знаю; дороги, по которым придется ехать, мне незнакомы, но я раздобыл хорошую карту и вижу, что, чтобы добраться до Нюрнберга, мне нужно ехать через Нимег, Клев, Дюссельдорф, Кёльн и Франкфурт. Я буду мчаться днем и ночью, если только не свалюсь в дороге от усталости. Горе мерзавцу, который заставляет меня проделать лишних триста или четыреста лье в тот момент, когда я рассчитывал наконец вернуться домой и отдохнуть! Если я настигну его в пути, я отберу у него все бумаги и убью в отместку за все причиненные мне горести и перенесенные страдания», – писал он Сартину в конце июля 1774 года.
О дальнейших перипетиях этого путешествия читаем в письме Бомарше к его другу Рондилю,
Первая часть путешествия была отягощена проблемами, связанными с расстройством здоровья Бомарше. Он даже подумывал лечь во Франкфурте в больницу, но потом отказался от этой мысли, чтобы не терять времени, и добрался до Вюрцбурга.
14 августа на почтовой станции в Лаугенфельде он сменил лошадей и отправился в Эмскирхен; правил лошадьми местный кучер. На подъезде к Нейштадту-на-Айше, небольшому городку, лежащему в пяти лье от Нюрнберга – конечного пункта его путешествия, Бомарше извлек из-под сиденья несессер, откуда достал зеркало и бритву. Наблюдавший за ним кучер решил, что путешественник, которого он принял за англичанина, хочет побриться. Звали кучера Георг Драц. Поведение путешественника показалось ему весьма странным, но он объяснил его себе присущей английским туристам эксцентричностью.
Перед Нейштадтом, близ местечка Лихтенхольц, дорога углублялась в густой лес. В самой чаще Бомарше приказал остановить экипаж, чтобы справить нужду; он вышел из кареты и, в то время как экипаж медленно продолжал двигаться вперед, последовал за ним пешком, чтобы немного размять ноги. Неожиданно путь ему преградил всадник и, по словам Бомарше, потребовал у него кошелек. В ответ путешественник выхватил пистолет и побежал, он надеялся уйти от погони и догнать свой экипаж, но тут появился еще один разбойник – огромный детина с плащом, намотанным на руку. Оказавшись зажатым с двух сторон, Бомарше разрядил свой пистолет в первого из напавших на него, но промазал, тот уже почти настиг его, когда второй бандит подскочил к Бомарше сзади и, дернув за плечо, повалил на землю. Подоспевший первый разбойник выхватил кинжал и со всей силы ударил несчастную жертву в грудь. Но, о чудо! Клинок наткнулся на овальный золотой медальон, в котором было спрятано письмо Людовика XVI, отклонившись в сторону, кинжал оставил широкую царапину на груди Бомарше и, вонзившись ему снизу в подбородок, вышел через правую щеку.
Бомарше удалось вскочить на ноги, он бросился на разбойника и, пытаясь вырвать у него кинжал, порезал себе ладонь; он исхитрился повалить соперника наземь и, поставив ему ногу на грудь, пригрозил, что убьет его.
Столь энергичная атака вызвала панику у нападавших. Первый бандит вырвался, вскочил на лошадь и умчался прочь. Второй запросил пощады; Пьер Огюстен перерезал ему пояс и нанес сильный удар по лицу рукояткой пистолета.
В этот момент Бомарше услышал рожок своего кучера, который уже начал волноваться. Побежав на звук рожка, путешественник вышел к своему экипажу, представ перед кучером и находившимся в карете слугой с рассеченным и залитым кровью лицом, перевязанной носовым платком рукой и галстуком в пятнах крови.
«Бандиты! – кричал Бомарше. – В меня стреляли!»
Кучер предложил раненому Бомарше отвезти его в полицейский участок в Нейштадте, чтобы заявить о случившемся, но тот отказался и велел следовать до почтовой станции в Эмскирхене, там он поменял лошадей и кучера и, постоянно подгоняя возницу, продолжил путь в Нюрнберг. В Нюрнберге он остановился на ночлег в гостинице «Красный петух» и вел себя там столь возбужденно, что Конрад Грубер, хозяин заведения, решил, что его постоялец не в себе. Тем не менее он предложил пригласить к нему хирурга. От лекаря Бомарше отказался, ограничился тем, что заклеил подбородок куском пластыря. Но согласился сделать официальное заявление о приключившейся с ним истории высокопоставленному чиновнику почтового ведомства, некому г-ну Фецеру.