Бомарше(Beaumarchais)
Шрифт:
В Бордо Пьер Огюстен вступился за председателя тамошнего парламента Дюпати, ставшего жертвой интриг судей, и за одного банкира, которому грозило разорение, а также щедро вознаградил спасителя юнги, упавшего с одного из принадлежавших ему кораблей.
Он всячески помогал своим собратьям по перу и театральной братии, в частности, выхлопотал у Морепа должность историографа для Мармонтеля. А интенданту королевских зрелищ и увеселений г-ну Папийону де Лаферте он порекомендовал молоденькую и хорошенькую актрису мадемуазель Мельянкур, мечтавшую петь в Итальянском театре: «Передаю на ваше попечение эту прелестную певицу с хорошими музыкальными данными, горящую желанием стать актрисой; ко всему прочему она умна и из хорошей семьи; покровительство ей может сделать честь любому
Будучи другом молодых писателей, Бомарше, несмотря на многочисленные заботы, правил их рукописи и поддерживал материально, порой оказывая весьма существенную помощь. Так, например, Дора получил от него меньше чем за год 8400 ливров, которые скрасили остаток жизни этого, ныне совсем забытого поэта. Гюден де ла Ферльер, секретарь-казначей Бомарше и брат Гюдена де ла Бренельри, вел учет денег, которые ссужал его хозяин, заведя для этой цели книгу неплатежеспособных должников. Записи в ней весьма красноречивы, мы находим там, к примеру, имя Бакулара д’Арно, одного из давнишних противников Бомарше, которых он разделал под орех в своих мемуарах, направленных против Гёзмана. Этот человек, оклеветавший его когда-то, ушел из жизни, не уплатив своему кредитору долг в 3600 ливров. Такая же история произошла и с создателем революционного календаря Фабром д’Эглантином. Расчетливый, как того требовала его должность, казначей Гюден, как мог, ограждал Бомарше от бесконечного потока просителей, наслышанных о его богатстве и щедрости, слава о которой распространялась, словно круги на воде. Все просьбы Бомарше тщательно изучал, а потом лично писал ответ – порой уклончивый, порой умилительный, а порой великодушный.
«Мне сказали, что вы очень богаты, – писал ему кавалер де Сен-Мартен, командир аквитанского полка, расквартированного в Сен-Бриё. – Прекрасно! Разница меж нами в том, что я совсем не богат и двадцати пяти луидоров вполне хватило бы, чтобы сделать меня таковым. Итак, по совести, чтобы все было так же прекрасно, как вы говорите, вы должны прислать мне эти двадцать пять луидоров, я верну их вам через год, слово благородного человека. Я вижу, как вы смеетесь и говорите: „Что это еще за сумасшедший?“ Но почему? Что в этом обращении такого удивительного? Что я никогда вас не видел? Ну так вы тем более должны помочь мне хотя бы за мою веру в то, что ваша щедрость столь велика, что вы можете дать двадцать пять луидоров нуждающемуся в них незнакомому вам человеку».
Пораженный оригинальностью этой просьбы Бомарше выслал Сен-Мартену деньги. Но в другой раз он отказал в точно такой же сумме кавалеру де Риваролю, брату писателя; тот решил отомстить за родственника и сочинил пародию на рассказ о Ферамене, чтобы выставить Бомарше в смешном виде, но последнее слово в этой истории все же осталось за Пьером Огюстеном, который оказал поддержку г-же де Ривароль после того, как ту бросил муж. «Если бы я не был добрым и справедливым от рождения, я все равно стал бы таким», – писал он г-же де Ривароль, посылая ей деньги, на что та ответила: «Я искала человека, а нашла бога».
Бомарше оказывал помощь не только униженным и неимущим, порой его великодушием пользовались и знатные особы, но наученный горьким опытом общения с герцогом де Шоном, он умел обуздывать подобные порывы щедрости. Графу де Лораге, который просил у него 100 тысяч франков на поправку здоровья в деревне, Бомарше ответил нравоучением, столь возмутившим просителя, что он отомстил за себя с помощью памфлета. Некоторые люди почему-то считают, что все вокруг обязаны оказывать им услуги, причем без всякой ответной благодарности с их стороны. Когда должники слишком долго тянули с возвращением денег, Бомарше им порой напоминал об этом письменно, и в 1783 году ответом ему одновременно стали раболепные извинения маршала Люксембургского и угрозы от виконтессы де Шуазель, против которой ему пришлось принимать официальные меры.
«Если вы таким образом позволили себе пренебречь достойными методами, – писал он ей, – не стоит удивляться, госпожа виконтесса, что для выяснения наших отношений осталась лишь суровая судебная процедура».
Зато
Самой знатной персоной среди тех, кому Бомарше был рад оказать помощь и кто, не стесняясь, пользовался ею, был один из величайших авантюристов XVIII века, принц де Нассау-Зиген, которого одновременно можно было принять за искателя приключений, средневекового странствующего рыцаря и обычного мошенника.
«Это был настоящий феномен для эпохи и государства, – писал г-н де Сегюр, – где следствием долгой цивилизации стала общая заурядность умов», а герцог де Леви дополнил этот портрет: «Он обладал всеми основными качествами, присущими героям, но при этом имел репутацию авантюриста и за всю жизнь заслужил гораздо больше славы, чем уважения». Так что нет ничего удивительного в том, что Бомарше сошелся с человеком, так похожим на него самого.
В жилах этого потомка католической ветви семейства Нассау и внука представительницы народа майя оказалось так много французской крови в том числе и потому, что отец его, сочтенный незаконнорожденным, потерял права на родовое княжество в Германии. Итак, принцу де Нассау-Зигену было на роду написано стать искателем приключений: в восемнадцать лет он уже был драгунским капитаном, затем совершил кругосветное путешествие с Бугенвилем, сражался добровольцем на стороне американцев в их войне за независимость, а также успел послужить шведской и российской короне. Многочисленные дуэли снискали ему прозвище «укротителя чудовищ», но при этом, как писала в своих воспоминаниях г-жа Виже-Лебрен, «вид у него был как у нежной и застенчивой барышни, только что покинувшей стены монастыря». Женатый на польке, которая незадолго до того развелась с принцем Сангушко и слыла не меньшей оригиналкой, чем ее новый супруг, принц де Нассау-Зиген всегда вел себя как человек, не знающий цену деньгам, и имел репутацию неисправимого мота.
Бомарше стал для него настоящим ангелом-хранителем, лишь ему одному удавалось спасать принца от многочисленных кредиторов, платя самым настойчивым и придумывая разные хитроумные способы, чтобы заставить подождать остальных.
Их дружба началась в 1779 году: принц командовал тогда группой отчаянных смельчаков – легионом Нассау, который во время высадки французских войск в Англии должен был захватить остров Джерси, но стратегические планы командования изменились, и военные действия были перенесены в Северную Америку. Нассау обратился к Людовику XVI с просьбой возместить ему расходы на экипировку его полка. Опасаясь, что деньги будут потрачены не по назначению, Сартин поручил Бомарше расплатиться по счетам принца и выдать самому Нассау-Зигену некоторую сумму на карманные расходы.
«Казна Бомарше, – сообщает Гюден, – превратилась в казну принца, который черпал из нее средства почти для всех своих нужд».
Кроме того, будучи женатым на разведенной женщине, что не возбранялось в Польше, но не допускалось во Франции, Нассау обратился к Бомарше с просьбой помочь ему легализовать свое семейное положение во французском королевстве, уговорив архиепископа Парижского освятить этот брак. В то время пост архиепископа занимал Кристоф де Бомон, прославившийся своей бескомпромиссностью. Он отклонил просьбу принца, но двор оказался более снисходительным к принцу и принцессе Нассау и принимал их как законных супругов. Вступление в брак не уменьшило расточительности Нассау; сохранились сотни писем этой эксцентричной пары к Бомарше с просьбами ссудить денег. По иронии судьбы принц писал его имя с ошибкой – Бонмарше, что в переводе с французского значит «дешевый». Весьма покладистый поначалу, со временем Пьер Огюстен стал просить Нассау быть экономнее, а под конец просто-напросто устал от мотовства принца. За геройство, проявленное при осаде Гибралтара, принц Нассау удостоился титула испанского гранда, но эта честь не мешала его кредиторам слать ему неоплаченные счета прямо на поле брани.