Бомба в голове
Шрифт:
– Им надо помогать, – уловил его мысли доктор. – Тогда есть вероятность, что они вернутся к нормальной жизни.
– Мне кажется, таким делом могут заниматься только одержимые люди.
– Вы серьёзно так считаете?
Виталий не понял, зачем начал превозносить деятельность Захарова. Он так не считал.
– С ними, наверное, тяжело общаться. Они же как малые дети.
Доктор ухмыльнулся:
– Не драматизируйте. – Он пригласил гостя сесть на диван. – Я прихожу на работу как обычный клерк. У меня есть некие обязательства, дополнительная ответственность, а в остальном я работаю точно так же, как офисный служащий, – по привычке. Только вместо бумаг ковыряюсь в человеческом сознании. Иногда это не
– Но среди прочих, наверное, бывают и тяжёлые, неординарные случаи?
– Бывают, безусловно. Таким пациентам приходится уделять больше внимания, хотя, строго говоря, все подобные заболевания неординарны. Главное, как к ним относиться в каждом конкретном случае. То есть неординарными они являются не сами по себе, неординарными их делаем мы, врачи.
– Иными словами, у кого больше денег…
– Ну, ну, что вы! Я же не это имел в виду. – Захаров сделал вид, что понял шутку гостя, по привычке вальяжно развалившись в кресле. – Итак, что вы хотите знать про интересующее вас лицо?
«Если бы знать, что я хочу знать», – подумал Виталий.
– Прежде всего, в каком он сейчас состоянии и как бы вы оценили степень этого конкретного расстройства. Скажем, по десятибалльной шкале, где десять – самый тяжёлый вариант.
Захаров в задумчивости повёл пальцем возле бровей. Очевидно, и в его практике нередко приходилось подбирать слова, чтобы выразиться понятнее.
– Скажите, а почему вас заинтересовал этот человек? – неожиданно спросил он. – Вы с ним раньше встречались?
– Я как-то брал у него интервью, и мы договорились встретиться ещё раз. Небольшой очерк с продолжением, – озвучил Виталий заранее подготовленный ответ. – Это обычно репортажи не о человеке, а на определённую тему. И теперь вот я узнал о произошедшем с ним несчастье… В какой-то мере для меня это был интересный источник информации, интересный собеседник. Хотелось бы понять, насколько я в дальнейшем могу на него рассчитывать.
Захаров удовлетворённо кивнул:
– По десятибалльной шкале я вам ничего говорить не буду. Не потому, что не знаю, а потому, что вы всё равно неправильно меня поймёте. Такие оценки дать невозможно. Сегодня человек заперт внутри себя и кажется безнадёжным, но завтра всё может резко измениться. И наоборот. В мотивах поведения не существует количественных подходов, здесь всё устроено немного по-другому. Что же касается его состояния, то могу сказать вам следующее. – Захаров безотрывно смотрел на гостя. – У него диссоциативное расстройство личности. Свою навязчивую неприязнь, совершенно не связанную с реальностью, он пытается распространить на всё ближайшее окружение: на родственников, соседей, коллег по работе. Сейчас уже нет оснований опасаться резких проявлений его недовольства. Но ещё недавно он был чрезвычайно буйным. У него часто случались приступы немотивированной агрессии, так что приходилось помещать его в специальный изолятор. Но самое главное в другом…
Доктор не стал говорить о том, что двинутый физик сильно его озадачил и вообще опровергал все его накопленные с годами практические выводы. Однако, скрывая своё незнание и недоработки, он научился выглядеть ещё более уверенным в себе, чем был.
– Пять месяцев назад, когда он к нам поступил, я диагностировал у него первую группу шизофрении. Он пережил глубокий мозговой синдром У него наблюдались расстройство мышления, утрата эмоциональных реакций, серьёзные аномалии личностного восприятия и поведения. Мы провели необходимый курс лечения и, конечно, надеялись, что это поможет. Но результаты оказались даже лучше, чем я ожидал, намного лучше. Он возвращается к нормальной жизни семимильными шагами, и это меня, безусловно, радует. Однако я ни разу не встречал случая, когда с таким диагнозом люди так быстро восстанавливались.
– Наверное, причиной этого могут быть какие-нибудь замечательные методы лечения? – вставил Виталий.
– Методы лечения самые обычные. Поверьте, существует гораздо больше способов вылечить простуду, чем психическое расстройство человека. По поводу его организма я тоже не заметил никаких особенностей. В сущности, своим быстрым восстановлением он обязан прежде всего себе. Сейчас симптомы шизофрении проявляются не так явно. Он подавлен, раздражён, но уже в значительной степени адекватен.
– С ним можно разговаривать?
Доктор покачал головой:
– Не думаю, что он уже в состоянии ответить на какие-либо вопросы по работе. Вы ведь собираетесь спрашивать о вещах, которые касаются его профессиональной деятельности?
«Если этот Канетелин ничего не соображает, то разговор с ним не имеет смысла, – подумал Виталий. – Но если что-то скрывает, то, может быть, именно сейчас, пока он не до конца себя контролирует, он способен сообщить какие-нибудь важные сведения».
– Вчера погиб сотрудник его лаборатории, с которым он много работал. – Виталий не стал говорить о трёх сразу, и Захаров, похоже, ничего об этом не знал. – Как вы думаете, ему можно сейчас сообщить такую новость?
– Зачем?
– Возможно, это оживит какие-то его воспоминания.
Доктор встал и прошёлся по комнате, потом остановился возле стола. Он будто решал важную дилемму, хотя что могло вызвать у него затруднения, Виталий не понимал. Наконец, он повернулся в его сторону:
– Вы хотели бы с ним поговорить?
– Я на это рассчитывал. В лаборатории, где я был до этого, в принципе не против нашего сотрудничества, и мне было бы спокойнее, если бы я предупредил Канетелина, если он, конечно, поймет, что я намереваюсь обсудить его работы с другим человеком.
– Хорошо, давайте попробуем. – Доктор вызвал по внутренней связи санитаров. – Говорить, естественно, будете при мне – я не знаю, какова будет его реакция. Сейчас он, по-моему, на улице.
Вошли двое крепких санитаров с такими лицами, будто место их работы является последним прибежищем по дороге в ад. Словно утомлённые непосильной ношей, они уставились на главного врача в ожидании ещё более тяжёлого задания.
– Ефим, попросите Канетелина, вежливо попросите, – уточнил доктор, – пройти с вами и приведите его в десятый кабинет.
Ефим кивнул, они с напарником скрылись, а Захаров предложил посетителю следовать за ним.
Они прошли ряд коридоров и очутились в отгороженной от внешнего мира, не имеющей окон комнате, где и остались ждать больного.
В углу Виталий заметил видеокамеру. В помещении, кроме нескольких стульев, стола с металлической столешницей и высокого лежака с ремнями, ничего не было. Гладкие стены и яркий свет настраивали, очевидно, на дознавательную форму беседы, когда вас в упор рассматривают три-четыре человека, задавая совершенно не злобным тоном самые простые вопросы типа «как здоровье?», «что с кошмарами?» и «не пошаливают ли у вас нервишки?». Это, очевидно, поднимает тонус клиента, заставляет сосредоточиться на интересе к себе, а не вызывает у него страх по поводу пикантной формы усов или нервически подёргивающейся щеки у одного из вопрошающих, в самом облике своём таящего скрытую угрозу. И помогает представить такие светлые, оказывается, намерения докторов, а не решать головоломку про их заботы о воплощении в жизнь интересных замыслов. Может, им просто не терпится услышать ваше признание – но только какое? Хорошо бы выяснить это сразу. Может, им хочется сделать самим себе приятное, изумительно восприняв тот факт, что именно в этом допросе и есть их истинное предназначение. В этом им помогают удивительно простые приспособления, а лёгкая настойчивость в достижении их целей чуть-чуть только усугубляет состояние вашего душевного дискомфорта.