Бомж По Кличке Гандоныч
Шрифт:
Когда я открывал дверь из класса, она спросила - Рома, может мне с тобой сходить?
Я замотал головой и мне стало стыдно перед классом, что я такой маленький. Римма Павловна дружила с моей мамой и часто у нас бывала. Было начало ноября и снег уже лежал. Это я помню. Раздевалка была в коридоре, но я не стал надевать пальто, потому что живот уже очень сильно болел и побежал скорее в туалет. Туалет был на улице. Он был деревянный и было три туалета вместе. С одной стороны, для мальчишек, с другой, для девчонок, а посредине учительский. В мальчишеском и девчачьем по три очка, а в учительской кабинке
– Рома, ты так долго! У тебя живот болит!
Она подошла ко мне и наверно видела и мою ж..у, и как с меня лилось
– Ты всё?
Она взяла меня за руку, и я выпрямился.
– Подожди! Наклонись!
– она поморщилась
Я наклонился, а Римма Павловна достала платочек из кармашка своего костюма и вытирала мне ж..у. Потом бросила платочек в очко, и помогла мне надеть трусы, и брюки, и застегнуть их. Потом она вела меня за руку.
За правую руку.
А я, правой рукой, вытирал ж..у!
Она довела меня до двери класса, открыла дверь и отпустила мою руку, когда я шагнул через порог. И мне опять было стыдно, потому что все, и мальчишки, и девчонки, видели это.
А в пятом классе, когда я д...ил на учительниц, я вспомнил это и вспомнил, что Римма Павловна видела, и мою ж..у, и мою письку. И тогда я стал представлять, как е*у и её"
Гандоныч хмыкнул, и хлебнул водки, и ...
... Тайка пришла к ним в пятом классе. Но не первого сентября, а в начале октября.
Её посадили сначала с Люськой, а потом с Серёжкой.
Тайка была одного с ними возраста, но не по возрасту фигуристая. Девчонки в классе были свиристелки и мокрощелки, а Тайка - крупная, налитая, с широкими бёдрами и круто вздымающейся грудью.
Сочная девка!
После того случая, Тайка попросила пересадить её от Серёжки. Тайка думала, что это он подсунул ей ту записку.
Тень набежала на небритую харю Гандоныча, и он хлебнул водки.
Конечно, у Тайки были основания так думать. Тем более, что после того, как её пересадили опять с Люськой, Серёжка стал приставать к ней.
Нагло!
Один раз, уже выпал снег, он заходил в тамбур с улицы, а Тайка с Люськой, болтая и хохоча, выходили на улицу.
Серёжка выскакивал в перемену на улицу без верхней одежды. Да и тепло ещё было.
Тайка с Люськой, видимо, побежали в туалет и тоже были без пальто.
Серёжка, набросавшись снежками, и сам весь обляпанный снегом, столкнувшись с девчонками в тамбуре, сначала посторонился, а когда они обошли его, скребанул с брюк снег и сунул
Девка, даже не визгнув, с разворота так шибанула Серёгу, что он отлетел к стенке тамбура и сильно стукнулся затылком.
Ещё улыбка не сошла с его губ, а лицо уже перекосилось от бешенства, и глаза засверкали дикой яростью. Оттолкнувшись спиной, он бросился на Тайку, но она ещё раз припечатала его и выскочила на улицу.
– Ссука!
– выкрикнул Серёжка вслед, перепугав Люську, побледневшую от страха, и оправляя одежду, и стряхивая снег пошёл в класс.
Гандоныч хлебнул водки, вспомнив ещё один эпизод с Серёжкой в четвёртом классе.
В последний день четверти, Васька Попов пришёл в класс в белоснежной рубашке, отутюженной до атласной гладкости. На перемене, после второго урока, Серёжка, повернувшись, Васька сидел на парте за ним, выстрелил в него из трубочки, жёванным бумажным комочком и попал в лицо. Васька толкнул Серёжку и не рассчитал силы. Серёжка больно ткнулся боком об парту. Схватив ручку, а тогда были перьевые, и не раздумывая и не колеблясь, Серёжка вонзил её Ваське в плечо и вскочил!
Васька, весь, залился краской и тоже вскочил. Выдернул и отшвырнул ручку, и увидев пятно крови на рукаве, бросился на Серёжку. В последнее мгновение он сдержался, и схватив в охапку Серёжку, скрутил в бараний рог!
– Не рыпайся!
– прошипел он на ухо Серёжке и отпустил.
Взбеленившийся, от такого унижения, Серёжка, схватил непроливайку (чернильница) и выплеснул чернила на рубаху Ваське!
– Получи, гад!
– выкрикнул он
Васька, увидев синее пятно, расползающееся по белоснежной рубахе, сник, а в глазах заблестели слёзы.
Не от обиды. От жалости к материному труду, которая так старательно выглаживала новую рубаху. С опущенной головой, Васька выскочил из класса.
В класс Васька так и не вернулся и Серёга, живший с ним по соседству, и устыдившись, собрал после уроков Васькины учебники и тетрадки в сумку, и отнёс ему домой.
А ту записку, из-за которой разревелась Тайка, подсунул, в тетрадь по русскому, на одном из уроков, в последнюю неделю мая, не Серёжка.
Гандоныч скривился и хлебнул водки.
Тайка
Тайке пятнадцать лет, и она, в этом году, закончила местную восьмилетку.
– Ты никуда не поедешь! Я тебя не отпускаю. Тайка! Ты слышишь, что я сказал!?
Отец не ругался, но Тайка чувствовала, что он едва сдерживается, чтобы не сматериться.
– Антонина!
– отец зыркнул на мать и, хлопнув дверью, вышел из дому.
Но, тут же, вернулся - Денег, не дам! Мать, смотри у меня!
– и снова вышел.
Валентин закурил и присел на лавочку под березками, растущими во дворе.
По улице шло деревенское стадо.
Среди степенно вышагивающих коров, на сером, в яблоках, жеребце, ехал пастух.
– "И когда успел так загореть?" - подумал Валентин, отвечая кивком головы на приветствие.
Заскрипела калитка, и Зорька, подталкиваемая Антониной, нехотя присоединилась к стаду.
Шествие замыкал подпасок, один из старших сыновей пастуха и, подражая отцу, грубовато, срывающимся голосом, покрикивал на отставших коров, обмусоливающих ветви черёмух, торчащих из-за заборов палисадников.