«Бор-Бос» поднимает паруса
Шрифт:
Мальчик вытянул за веревку камень, который вместо якоря держал лодку на месте, и сел за весла, как будто именно этого сазана они и собирались поймать, а теперь, раз дело сделано, можно возвращаться домой.
Лодка причалила неподалеку от Никиты, и он разглядел, что оба удачливых рыбака — девочки, только одна, что повыше ростом, была в кепке и шароварах. Рыболовы уложили карасей в сетку, а сазана понесли в сачке. При этом они ни разу не взглянули на Никиту, как будто каждый день видели известных пионерских общественников и горнистов.
Никитка слез с моторки и стал швырять камушки в воду. Сначала он бросал «на рекорд» — кто забросит дальше. Так они состязались иногда с Костей Борисовым. Но так как сейчас Никита соревновался сам с собой, то он же и вышел победителем. Потом Никита принялся «печь блины» —. бросать так, чтобы камушки отскакивали от воды. Дело это не простое, не всякому дается, и Никита больше трех «блинов» испечь не смог.
Вот уже наступил и вечер, через огороды в деревне переругивались собаки, а никто из взрослых не подходил. Зато подошли две коровы. Одна из них напилась и улеглась на песочке. Вторая, хлебнув воды, уставилась на Никиту и начала что-то жевать.
Горнист Никита — человек городской и до этого вечера, никаких дел с коровами не имел. Сначала он с любопытством смотрел на корову и гадал, где же она достала жевательную резинку, а та, не переставая жевать, смотрела на него. Потом Никита замахнулся на корову горном, та мотнула головой и опять уставилась на мальчишку. Никите это не понравилось, он пересел подальше, а корова не сводила с него глаз и жевала. Тогда Никита закричал:
— Пошла! Иди отсюда!
Корова шлепнула хвостом по спине и продолжала жевать и разглядывать печальными глазами Никиту. Обеспокоенный Никита решил затрубить в горн, может быть, услышат Семен Петрович или Май Петрович и придут на помощь.
Как только Никита, набрав побольше воздуху, затрубил, корова взбрыкнула задними ногами, задрала хвост и кинулась вверх по дороге; за ней легкой рысцой пустилась ее подруга, до этого нежившаяся на песке. Отважный горнист успокоился, а вскоре вернулись физкультурник и врач.
Никто из краснокуровских жителей никакого плота на реке не видел, и никакие чужие мальчишки в течение дня в деревне не появлялись. На всякий случай председатель Краснокуровского сельсовета позвонил в деревни и леспромхозы вниз и вверх по реке и сообщил о пропавших пионерах. С Семеном Петровичем он договорился, что, если к утру ребята не вернутся в лагерь, он поможет в поисках. Пионеры пойдут по одному берегу Морошки, а охотники из Краснокуровки — по другому.
Солнце давно село за дальние горы. Пора было возвращаться в лагерь, а дед Антип все не приходил. Что-то уж больно долго договаривался он с Егорычем о бензине. Семен Петрович и Май Петрович подождали немного и в сумерках пошли разыскивать дом деда Егора.
Никитка опять остался один. Река теперь потемнела и угрюмо плескалась о борта лодки. На горе в деревне играла гармошка. Помигивая огоньками, прошел катер в сторону лагеря. Он уже скрылся, а волны от него все накатывались на берег и раскачивали лодку и на ней лагерного горниста. Никитке было неуютно и тревожно сидеть одному на пустынном берегу.
Петровичи долго блуждали по Краснокуровке, запинались о камни, пока наконец не встретили бабку, и уж она-то показала им дорогу.
К дому Егорыча вели ступеньки, вырубленные в земле.
Пока физкультурник и врач поднимались по ним, они услышали, что в избушке кто-то громко разговаривает, только и слышалось: «А ты помнишь!», «Нет, a вот ты помнишь!»
Дверь оказалась распахнутой настежь, и, заглянув в нее, Петровичи увидели деда Антипа и Егорыча. Друзья сидели друг против друга за столом, подливали себе чай из старинного самовара и оживленно беседовали, размахивая руками. Физкультурника и врача они встретили как самых лучших, самых близких и желанных гостей. Егорыч тотчас усадил их, одного по правую, другого по левую руку от себя и принялся потчевать медом из большой деревянной миски. Тут же выяснилось, что Егорыч — пасечник, что он уже, почитай, недели три не видел своего школьного товарища и партизанского друга деда Антипа. Он сразу же даст бензина, только пусть молодые люди и Антип послушают его повесть, которую он пишет уже пятый год.
Услышав о повести, Антип сразу стал разыскивать фуражку и прощаться.
— Ладно, Егорыч, будь здоров, — торопливо сказал он. — Там нас на лодке малец ждет. Продрог небось… Неси-ка поскорей бензин.
Дорогой Антип жаловался:
— Беда с Егорычем. Дел на пасеке немного, так он который уже год повесть сочиняет. Хорошо если бы про то, как мы партизанили, писал, а то про шпионов… Как приеду, так и читает. Я уже почти все наизусть выучил. Замучил вконец. А какой человек был…
— Козлов! — подходя к лодке, окликнул Май Петрович.
Никита не отозвался.
Петровичи встревожились — не хватало еще, чтобы и он потерялся.
Поставив бачок с бензином, Май Петрович обошел лодку, Семен Петрович заглянул под брезент, которым, уходя, накрыли мотор. Никиты не было.
— Побоялся, наверное, в темноте сидеть и пошел нас искать, — предположил Семен Петрович.
— Никита! Козлов!
— Никита, а-у! — закричали врач и физкультурник.
На их голоса сейчас же откликнулись большие и маленькие собаки во всех концах Краснокуровки. Когда их лай немного приутих, из-под соседней лодки выбрался лагерный горнист. Ожидая взрослых, Никита ругал про себя и Костю и Павлика, это из-за них приходится ему дрогнуть ночью в чужом селе, а они, наверное, сейчас уже спят в лагере, ругал заодно деда Антипа и жалел себя. Потом Никита захотел спать, а чтобы на него в темноте не наступили коровы, если они вернутся, он забрался под перевернутую лодку.
Мотор заводили долго и без всякой надежды на успех. Сначала ручку крутил Май Петрович, за ним Семен Петрович, потом, пока они отдыхали, Никита. Хозяин лодки говорил, что такого наказания, как этот мотор, не пожелает и своему самому большому врагу, если он у него будет. Несколько раз хотели бросить все и пойти ночевать к Егорычу, но дед Антип сразу вспоминал про повесть и отрицательно качал головой.
Неожиданно мотор завелся. Все повеселели и как-то сразу заметили, что взошла луна, что ночь тихая и ясная.