Боратынский
Шрифт:
С глубочайшим почтением и совершенною преданностью честь имею быть
вашего превосходительства, милостивый государь, покорнейший слуга
Евгений Боратынский. Кюменьгород. Майя 9 дня 1825.
* * *
15-го мая 1825.
Спешу, любезный Муханов, дать тебе отчет в приезде моем в Гельзингфорс. Простившись с вами, я был грустен, но в Кюмене меня ждала истинная радость. Не могу пересказать тебе восхищения Баратынского, когда я объявил ему о его производстве; блаженство его в эту минуту, искреннее участие, которое все принимали в перемене его судьбы и которое доказало мне, как он был ими любим, откровенные разговоры о прошедшем и будущем -- все это доставило мне несколько приятнейших часов в моей жизни. С радостию также заметил я, что верная спутница его в несчастии --
– - Путята.
* * *
Душа моя Муханов. Спасибо за письма, но отвечать буду после: мочи нет от радости. Два только слова о деле. Мне нужно для вступления в Петербург кое-что, и вот список:
Темляк. Шифр рублей в 100 серебр. Репеек. Кишкеты серебр. Эполеты с вышитым No 23-й дивизии, голубые.
Денег у меня теперь нет, а это составляет рублей 200. Ежели ты можешь купить мне все это на свои и прислать в Роченсальм, много меня обяжешь. Ежели же у тебя деньги лишние не случатся, то сделай милость, потрудись доставить приложенную здесь записку дяде моему: он тотчас даст тебе оные. Впрочем, только мы выйдем в Петербург, т.е. 10-го июня, я возвращу тебе что ты издержишь, и, если можно, старика не беспокой.
Прощай. Весь твой
Боратынский.
Бери это все на казенной фабрике.
* * * О свобода! Звук этого слова * Способен исторгнуть слезы счастья! Почти сладострастный, голос ее Исполняет грудь трепетом, И душа готова обнять всю даль Простирающихся пред взором пространств. Воздух, весенний и чистый врывается в тело, Делая его легким и упругим; Улыбка сама движется на устах, А глаза источают светлые лучи! Конечно, кто говорит! конечно, Остаются еще сотни обстоятельств, От которых зависит в будущем все... По-прежнему, что спорить! по-прежнему Тягчат душу неизбывные печали, Навсегда погруженные в ее глубины.
* Отрывки из анонимной оды на счастие.
Как и всегда, увы! как и всегда Всепроницающая и всеуничтожающая мысль Будет выжигать из сердца все живое, Ледяным хладом мертвить всякое упование. Но не сейчас! Молю с тоскою, Только не сейчас. Пусть после, но не ныне Я скажу сам себе, что нет в жизни воли, Способной порвать цепь обязанностей, Что судьба накладывает узы На ничтожнейшие сердечные прихоти, Что любовь делает человека рабом Превращая его в заботливую машину, Что дом, построенный собственными руками, -Это не только спасительный приют, но и тюрьма. Пусть после, когда волосы мои побелеют, Когда укрывшись от невзгод в тихий свой дом, Поставленный на пологом холме среди сосен, Я буду возделывать свой сад и повторять Вослед мудрецам, что ближнее поле заменяет мне мир И что идиллия не терпит свободы воли, Зная только возврат из странствий далеких По равнодушной чужбине в угол Чистых трудов и нег средь высоких Сосен да меж огородных пугал. Пусть после, когда я захочу сказать -Не втихомолку, а вслух -- свое свободное слово, Я увижу перед собой холодно-серые, Цвета гранитной набережной Невы, Глаза соглядатая за моей нравственностью, Облеченного важными полномочиями. Он процитирует: "Свобода есть позволение И навык памяти о твоей неволе". А от себя добавит: "Свобода без ограничений Есть крайность, разврат и цинизм".
Что нужды до невежд и глупцов из будущего ! Что нужды до всего вообще, когда сейчас -
С
В
О
Б
О
Д
А
!
Да, справедливее было бы написать: СВОБОДА СВОБОДА
Ибо из плюса и минуса и их воплощений -- Креста и пути -- состоит бытие... О свобода! Как в лес зеленый из тусклой тюрьмы, Как от вековых суровых финских гранитов В благоуханную степь дивно перенесенный, Счастлив, кто мог, дыша полной грудью, сказать: "Что с нею, что с моей душой? с ручьем она ручей И с птичкой птичка! с ним журчит, летает в небе с ней! Зачем так
* * *
15 мая
Спасибо, Путятушка, за присланные письма и особенно за твое собственное... Скажу тебе между прочим, что я уже щеголяю в нейшлотском мундире: это довольно приятно; но вот что мне не по нутру -- хожу всякий день на ученье и через два дня в караул. Не рожден я для службы царской. Когда подумаю о Петербурге, меня трясет лихорадка. Нет худа без добра и нет добра без худа. Скажи, ежели можешь, Магдалине, что я сердечно признателен за ее участие. Она не покидает моего воображения. Напиши мне, какую роль играет Мефистофелес и каково тебе *. Я часто переношусь мыслями в ваш круг; но, может быть, он уже не похож на круг мне прежде знакомый. Мы скоро выступаем в поход: адресуй мне свои письма либо на имя Муханова, либо на имя барона Дельвига в импер. библиотеку. Прощай, душа моя, обнимаю тебя от всего сердца.
– - Е.Боратынский.
* В тот же день Путята писал Муханову о том, каково ему было. Для напоминания отсылаем на стр. 269
* * *
Итак, он был свободен, но шею сжимали воротнички, а горло давили пуговицы мундира. Итак, он возвратился к жизни, но теперь должен был ступать вместо Пинда на развод без всяких метафор, а на самом деле. Почему свобода и счастье выдаются нам под такие проценты?
20-го мая Нейшлотский полк выступил из своих финляндских квартир, и 8-го июня вошел в Парголово.
10-го июня Боратынский был в Петербурге:
Дельвиг. Муханов. Александр Иванович Тургенев. Жуковский. Плетнев. Левушка Пушкин. Светлана. Козлов. Кюхельбекер (не виделись с сентября 821-го), Языков (бегло и коротко), Вяземский (впрочем, с Вяземским он вряд ли успел познакомиться: тот мелькнул проездом в Ревель только на две недели).
Новости: Александр Иванович уезжает за границу; Муханов выходит в отставку; Дельвиг женится на Софи Салтыковой -- девятнадцатилетней дочери отставного московского полковника, язвительного французомана и угрюмого ипохондрика. Михайло Александрович Салтыков ныне в Петербурге и в приятнейшем расположении духа. Дельвиг убаюкал его до того, что в июле готовятся играть свадьбу и ищут уж модные кольца. Софи влюбилась в Дельвига безоглядно -- как дитя: "С Дельвигом я забываю все мои горести, мы даже часто смеемся вместе с ним. Как я люблю его!.. Боратынский здесь, Антон Антонович с ним очень дружен и привез его к нам; это очаровательный молодой человек, мы очень скоро познакомились, он был три раза у нас и можно было бы сказать, что я его знаю уже годы. Он и Жуковский будут шаферами у моего Антоши..."
Дельвиг упоен. Откуда ему знать, что судьба дурачит его и что большую часть своей жизни его невеста проживет не с ним, а с вторым своим мужем, под фамилией Боратынских, в Маре? Может быть, он и знает, что эта Софи -- юное и повторное воплощение той Софи, которая жизнью земною играла, как младенец игрушкой, знает, что все, так неизбывно манящее нас в любви, затем, в семейной жизни станет невыносимой тяготой. Может быть, и знает. Но не может он образумиться. Ему некогда ждать. Он торопится: времени жить у него в обрез -- пять с половиной лет.
А она и подавно ничего о себе не знает, потому что ей девятнадцать, и любила она всего раз в своей короткой жизни -- Каховского (его через год повесят на кронверке Петропавловки), а теперь любит Дельвига. "Это чистая привязанность, спокойная, восхитительная, что-то неземное", -- мечтается ей ныне, а через шесть лет, в такую же летнюю пору, она будет украдена -- в прямом смысле слова -- Сержем Боратынским, который увезет ее в Мару, где быстро обвенчается с ней, чтобы его дочь родилась в браке. Потом у Сергея Абрамовича и Софии Михайловны родятся еще дети, и все они будут жить почти безвыездно в Марской степи. Там, в Маре, София Михайловна скончается в 1888-м году, на двадцать лет пережив супруга. А Михайло Александрович Салтыков, не выносивший никогда Сержа Боратынского (взаимно), до смерти не простит дочери этого брака, хотя и благословит в конце концов.