Борьба незримая (Книга 2)
Шрифт:
– За Питер, господа!
– За цыганское пение! Эх, стаканы не бьются!
Нина, блестя приоткрывшимися в яркой улыбке зубами, чокнулась с офицерами. С неожиданным появлением этой женщины атмосфера застолья, в котором пятеро мужчин только что таили друг от друга одну и ту же невыносимую мысль, как по волшебству переменилась.
"Человеку надоедает страдать, - невольно подумал Женя, чокнувшийся, не обратив на себя внимания, простой водой.
– Каждый из тех, кто здесь, сейчас вполне способен застрелиться. А все же - все на несколько минут на самом деле забыли о том,
– Ай хорошо кутили, Сергей! А Зубов-граф где?
– Убит, Нина. Совсем недавно.
– Зубова-графа убили?
– воскликнула цыганка и, запустив пальцы в свои влажные волосы, запричитала нараспев, чуть покачиваясь в такт.
– Гадала я ему по руке - смеялся; говорила: "Торопись жить, Платон, ах молодым умрешь!" - смеялся, черную мою косу вокруг руки оборачивал: "Мне, Нина, дальше молодости и не надо. А как же я, Нина, умру?". Говорила ему: "Силен ты, Платон, как медведь. Десятерых придавишь, двадцатером насядут - от века собакам медведя брать..." - Цыганка затихла, продолжая еще покачиваться.
Некоторое время все молчали.
– Послушайте-ка, Юрасов, - прервал наконец молчание Хрущев, внимательно глядя на цыганку.
– Я слышал кое-что о гибели графа Зубова в Красной Горке.
– Это довольно странно: он ведь и впрямь кончил как медведь под собачьей сворой. Вас это не удивляет?
– Пожалуй что нет. Полно, Нина, выпей за упокой души раба Божьего Платона... За графа Зубова, господа!
– Эх, земля ему пухом!
– Чтоб собак собаки перегрызли!
– с угрозой произнесла Нина.
– Ай крупнее режь, красивый! Большому куску рот радуется.
– Цыганки часто угадывают смерть, - продолжал Юрасов, обращаясь к Хрущеву.
– А уж как это у них получается, один черт знает.
– "Цыганка гадала, за ручку брала", - негромко напел Рындин.
– А вот я в это не верю, не в обиду будь сказано.
– Всякий цыганку видел, да не всякого цыганка любила, - уплетая хлеб с салом, заявила Нина.
– А ты, безусый, еще девку не тискал. Не обижаюсь.
– Получили, корнет?
– Уничтожающим образом, - Рындин рассмеялся.
– А если серьезно, ну ладно, могу поверить, блюдо там повернется, стол ножкой стукнет, пусть! Но неграмотная женщина, которая только и умеет, что дуру-бабу на базаре напугать до полусмерти да обчистить, пока та городового не крикнула ("А не зевай!" - довольно вставила Нина, одновременно стреляя глазами и отдавая должное всему, что стояло на столе). И она связана с какими-то таинственными силами, которые дают ей видеть то, что недоступно образованным людям. Нонсенс.
– По-Вашему, охотник должен находить след вперед собаки.
– Я понимаю, ближе к природе, etc... Все равно, уж очень малоромантично выглядит в жизни эта Земфиро-Алековая лирика...
– Как правило, да, романтичного мало. Чаще цыгане действительно производят довольно жалкое впечатление, а их фокусы бьют скорее на невежество, чем на потусторонние силы. Вообще эта экзотика ближе к уголовщине, чем к мистике. Однако ж у нас в семье есть в хронике история одного довольно романтического предсказания, - задумчиво проговорил Раневич.
– И достоверная. А предсказание нашей гостьи графу тоже впечатляет. Как увязать эти две стороны, я не знаю.
– Это несложно.
– Женя, с момента появления цыганки не принимавший участия в разговоре, взглянул на Нину.
– Попросту, господа, то, что вы обыкновенно считаете цыганами, всего-навсего сербияне. А эта - цыганка, Женя отставил стакан и вгляделся внимательнее.
– И не из простых.
Цыганка бросила на Женю быстрый вороватый взгляд, в котором мелькнуло напряженное внимание, - и на мгновение словно сделалась незаметнее.
– Так что, господа, мы имеем стоять рядом с табором, - насмешливо добавил Женя.
– Честь имею поздравить с соседством.
– Чернецкой, Вы среди нас единственный, у кого голова на плечах! Юрасов расхохотался.
– Осел же я, что не сообразил! Нина, и много вас тут?
– С красными плохо: начальники к цыганам недобрые, с солдатов взять нечего.
– Нина с веселым задором взглянула на Раневича.
– Коня на прошлой неделе красного добыли, ой плохо, довели коня хорошего, чтоб у них животы полопались. Холка сбитая, губы рваные...
– И команды понимать перестал.
– Ой перестал! То ли дело ваши-то кони - чищены-холены... Худым овсом, да вовремя накормлены, ай хороши!
– Не проверить ли в конюшне, - полушутя спросил Рындин.
– А имеет смысл, - улыбнулся Раневич.
– Покуда мы тут лясы точим с красавицей-гостьей.
– Вот и ходи с добром!
– Нина всплеснула руками с неподдельной обидой.
– Разве цыгане армию не любят? Деньги есть - сами дадите, считать не станете, ай ласки не помним? Купца да офицера цыгане любят за душу за широкую - да офицер цыганке милее.
– Что так, Нина: или офицер красивее?
– И красивее - в золотых погонах ходит, в седле сидит ладно, да не за это цыганке люб. Купец от полноты щедрый, а офицер иной раз и от пустоты: веселей с офицером.
– Тем лучше. A votre sante30!
– Рындин, приподнявший было стакан, неожиданно поморщился.
– Merde31!
– Что, чувствуется? Вечером наложу анестезирующее.
– Ай врач?
– живо спросила Нина.
– Тут в крайней избе девушка, из ваших, Настей зовут. Плохо, тиф. Помереть может. Я ее довела до избы - на дороге нашла, а баба там дура. Пойдешь?
– Что ж ты молчала?!
– в сердцах бросил Хрущев, привычным жестом потянувшись к сумке.
– Вот сказала же...
– с недоумением повела плечами Нина.
– В каком доме?
– По этой стороне крайний. Ветла рядом.
– Ты давно ее нашла?
– Ай только что... Плохо дело: волосы скоро клочьями полезут. Да крови мало - ребенка она скинула... Другая б уж померла.
Хрущев вышел.
Каждому из присутствующих сделалось вдруг гнетуще стыдно за свое веселье, как за грязный поступок. Исчез и оживленный интерес к цыганке, которую всю заслонила собой укоряющая тень неизвестной женщины. Чьей сестрой, чьей женой она была?
– Погадала бы ты что ли, Нина, - хмуро нарушил молчание Раневич. Мне, к примеру.