Борель. Золото (сборник)
Шрифт:
— Как дело обстоит с народом и энергетикой?
— То и другое придется поискать.
Вандаловская придвинулась ближе и развернула эскиз. Но директор положил на него руну.
— И тем не менее сегодня отдаем приказ об улучшении питания ведущим профессиям рудника и ликвидируем уравнительную зарплату, — твердо сообщил он.
— Совершенно верный подход, — одобрила Татьяна Александровна. — У меня тоже на этот счет есть соображения…
— А ну?
Бутов выпустил клуб дыма и глазами ждал ответа. Вандаловская нравилась
— Мне кажется, что дело страдает от многих причин… Нужно прикрепить рабочих к механизмам, ввести премиальную систему и лучших забойщиков в первую очередь перевести прямо на прогрессивную оплату, посдельно.
— Во! — воскликнул Бутов. — Прибавь, Александровна, еще постройку домов.
Гурьян и Стуков переглянулись. Дверь кабинета медленно приоткрылась, и в щель просунулась голова Варвары. Она зло оглянула Вандаловскую, клокочущим голосом притворно растянула:
— Это беда, мои матушки… Сидят и сидят… День и ночь, а там Ленушка заскудалась. Когда и кончатся у вас эти заседания?
— Почему же за доктором не сходила?
Под Гурьяном жалобно заскулил стул. Понял, что жена пришла подсмотреть, в надежде захватить его вдвоем с новой инженершей.
— Нате, девки, — всплеснула руками Варвара. — Ты-то отец али нет?
Она не закрыла дверь и, переваливаясь, как разжиревшая утка, побежала к выходу. Бутов сердито фыркнул: он не любил Варвару. А Стуков лукаво глянул на Вандаловскую.
— Пойдемте, посмотрим, что с девочкой, — предложила она.
— А вы разве смекаете? — удивился Гурьян.
— Я пробовала учиться медицине, но не понравилось.
Увидев Татьяну Александровну, Варвара выронила неизменную тряпку и торопливо одернула платье. Изумленная, она не могла тронуться с места. Ленка сидела за столом и рисовала копер шахты. Вандаловская сняла пальто и подсела к ней, ласково улыбаясь.
— Ну, как головка? — она приложила к лобику ладонь. — О, да ты совсем здоровая… Читать-то умеешь?
— Умею по-печатному.
Ленка недоверчиво рассматривала незнакомую большую тетю. Острые черные глазенки выдавали, что девочке уже внушено нехорошее к ней. Но тетя была красива и добра. Ленка отворачивала от нее смуглое, похожее на Гурьяново, личико, а сама прижималась худеньким тельцем.
Варвара оправилась. Виновато взглядывая на мужа и гостью, она схватила самовар, второпях сплеснула на пол воду и налила в трубу.
— Напугала, чисто беда, — оправдывалась она. — Нудит и нудит с самого обеда.
— Ой, мама! И неправда, — запротестовала Ленка. — У меня и головка не болела, а ты нарочно.
Татьяна Александровна подняла девочку, начала подбрасывать.
Ленка визгливо хохотала, сверкая отцу глазенками.
— С ребятами очень много возни, — сказала за чаем Татьяна Александровна, держа на коленях Ленку. — Я вот такую же похоронила.
— Ааа! — сочувственно протянула Варвара. — Ох, больки эти дети.
Гурьян
2
Рашпиндаев встречал на крыльце подходивших кучками партийцев и, размахивая руками, говорил:
— Ячейка пятой шахты не согласна с постановлением администрации… Третья и четвертая шахты нас поддерживают. Не дураки же инженеры. С самого начала люди работают здесь. Постановить не хитро, а как за это раскошеливаться.
Рядом с маленьким, порывистым Рашпиндаевым стоял вихлястый и поджарый Пеночкин, помощник заведующего пятой шахты. Лицо у него было продолговатое, бескровное, словно у человека, изнуренного постоянным недоеданием. Зато багрово-красные щеки Рашпиндаева блестели, как луженые. И черная вьющаяся бородка казалась на них не к месту приклеенной. Пеночкин сутулился и поддакивал:
— Не дело, а шарманка… Теперь, вишь, модно расширять, вот и наши туда же поперли. Клыкова мы знаем, а эти залетные спецы из столиц не первый раз пускают дым в глаза.
Шахтеры-партийцы проталкивались сквозь нарастающую гущу людей, прислушивались к агитаторам. А в дверях, опираясь рукой о косяк, глотая слова, торопливо гремел Яцков:
— Надо посмотреть еще, почему горла дерут руководители пятой. Неужели Гурьян или Бутов меньше их знают рудник. Смехота! Помощники Клыкова и Гирлана. Ха! Откуда взялись такие орлы?
Перед идущим вразвалку Стуковым расступились. Здоровались. К секретарю широкой грудью высунулся Рашпиндаев, но уловил в его озабоченных глазах недоброе для себя и осадил:
— Агитируешь, говоришь?
Стуков бросил взгляд на собравшихся и кивнул головой Яцкову.
— Тут копотят почем зря…
Яцков снизил голос и, стуча каблуками, пошел впереди секретаря к сцене, расталкивая рабочих. За столом сидели Гурьян и Бутов. Они наблюдали за шахтерами, улавливая отрывки разговоров.
— Канитель, — сказал Бутов, заметив в первом ряду озирающегося Рашпиндаева.
В зале затрещали стульями, в передних рядах гасили папиросы, откашливались. Около двери упал опрокинутый в давке щит. Места уже были заняты, и люди тесно набивались в проходах, обтирая стены, глядящие незабеленными пазами.
Стуков что-то написал на газетном клочке и поднялся. Он стоял несколько минут, утянув голову в широкие плечи. Из окна падал луч, который двоил бритую голову и скуластую щеку секретаря. Старый шахтер скользил небольшими темно-серыми глазами по знакомым лицам бородачей, будто изучал их, искал заранее ответа на вопрос, поднявший дыбом жителей рудника.
— Начинай, — подсказал Бутов.
— Время, — поддержали из задних рядов.
Газетный клок затрепетал в руке секретаря.
— Товарищи!