Борисов Александр Анатольевич
Шрифт:
– Зачем же тогда ты лез в самое пекло?
– А как же? И ты бы полез. Мы - рысичи, значит - воины! Порядочность, честь, чувство долга - для каждого воина эти понятия святы! К тому же, у меня есть такая способность... восстанавливаться, насколько это возможно. И выживать. Даже после такого ранения. Весь персонал эвакогоспиталя считал, что оно смертельно...
Вечерами все сильней холодало. Постепенно горные кряжи заполнили горизонт. Дорога все круче стремилась наверх изнурительным тягуном. За два с половиной дня мы успели посетить еще пару могил. Ночевали в открытом поле, пропитались
В сельмагах, встречавшихся на пути, мы теперь покупали хлеб. Все остальное - рыбу, зайцев и "заблудившихся" кур - добывал дед. На ночь он хитро запутывал озерные камыши с выходом в сторону мелководья. А утром мы вместе хватали руками жирных, неповоротливых карпов и небрежно выбрасывали на берег. Излишки улова я убирал в мешок из толстого джута. Дед перекладывал рыбу свежей крапивой, чтобы она подольше не "засыпала". С зайцами было похуже. Не бегают они по ночам. Только один попался в силок из капроновых нитей.
Итак, мы доехали, нисколько не похудев. Лыску поставили на подворье у бабушки Оли - дальней родственницы по трудноуловимой линии. Гости в горной глуши - нечаянная радость. Поэтому разговор затянулся. Невыносимо скучный разговор двух взрослых людей о погоде, о видах на урожай, повседневном житье-бытье...
Я выскользнул за открытую дверь. Огненная черепаха солнца устало клонилась к рваному горизонту. Где-то внизу шумела река. Шум этот кашлем отдавался в ущелье, небрежно раскроившем горный хребет. По левой, отвесной его стороне кое-где чудом повырастали огромнейшие деревья. Они, как за жизнь, цеплялись за щели и трещины щупальцами обнаженных корней. И так от подножия - до самой вершины. Чуть выше, под самыми облаками, парили орлы.
Правый берег реки казался почти пологим. Над ним поработали люди. Примерно по центру горы была вырублена рукотворная ниша. По этому "тоннелю в разрезе" деловито сновал паровоз "кукушка". Он тащил за собой несколько игрушечных вагончиков. Кавалькада, время от времени, скрывалась в брызгах, летящих через нее, водопадов.
Вскоре меня покликали "вечерять". Посидев за гостеприимным столом соответствующее правилам приличия время и отдав должное кулинарным изыскам хозяйки, мы стали собираться в дорогу. Оделись как можно теплей. Захватили с собой удочки и прочие ингредиенты, необходимые для ухи. Дед, между делом, раздобыл где-то в сарае алюминиевую фляжку солдатского образца. Наполнил ее жидкостью из бочонка.
Мягкая вечерняя прохлада, сопровождавшая нас до ущелья, огрызнулась откровенным холодом. Шпалы узкоколейки были проложены очень неровно. Быстрого, размеренного шага не получалось. У меня сбивалась "дыхалка". А идти по обочине дед не рискнул. Мало ли что? В горах не бывает сумерек, сразу же - ночь.
– Ты будешь приходить в эти места уже без меня, - сказал он, остановившись, чтобы я перевел дух.
– Так что запоминай главные ориентиры. Даже если пойдешь по другой стороне, они пригодятся. Учись все, всегда, с первого раза запомнить.
– И тогда я стану последним Хранителем?
– Если станешь.
– А почему "последним"? Интересно, кому же последний сможет передать что-нибудь, если он самый распоследний последний?
Вопрос, по моим понятиям, получился довольно каверзным. Хоть я задал его просто так, чтоб немного потянуть время, и еще хоть чуток отдохнуть.
– Ты оставишь все, что мы сохранили, людям.
– Как оставлю? Возьму и отдам?
– Время покажет как. Но это будет не скоро, в канун Утра Сварога.
– А это когда?
– Давай посчитаем, - дед ненадолго задумался, - если отбросить сегодняшний день, то ровно через двести сорок семь лет по земному календарю. Это же надо!
Мне показалось, он сам удивился тому, что сказал.
– А утро? Когда же наступит утро?
– в нетерпении выкрикнул я.
– Это, Антон, зависит только от двух человек - от меня и тебя. Если хочешь точнее, запомни: двадцатое декабря две тысячи двенадцатого года.
– Это сколько ж мне будет?
– Сколько б ни было - все твои.
– А если со мной вдруг что-то случится, знания не исчезнут?
– осознав, что такое, возможно, я съежился и застыл в ожидании слова.
– Не говори глупостей!
– дед ни с того ни с сего рассердился.
– Не для того двенадцать поколений Хранителей несли свою ношу сквозь долгую ночь! Если б ты мог только представить, сколько людей на земле родилось, и сколько еще родится, только лишь для того, чтобы во время тебя поддержать!
Мой рот раскрылся от изумления:
– Люди рождаются ради меня? Что, ради меня одного?!
– Я не совсем правильно выразился, - теперь уже дед прислонился к скале, присел поудобней на корточки, закурил.
– Видишь ли, Тошка, все в мире взаимосвязано. И люди приходят в него, чтобы исполнить свою данность на этой земле. По большому счету, вся наша планета и звезды вокруг нее - единое игровое пространство. Все в этом пространстве гораздо сложней, чем в объемных шахматах, в которые люди еще не умеют играть. Есть только две силы, способные осмысленно двигать фигуры на этом гигантском поле. Два разума, два интеллекта, схлестнувшиеся в напряженной борьбе. Они друг от друга по разные стороны, но в пространстве - они везде.
Я слушал, раскрыв рот, затаив дыхание.
– Это я образно выразился, - продолжал дед, - что они "по разные стороны". Всяко бывает. Они переплетаются, плавно перетекают друг в друга и, даже, представляют собой единое целое. Причем, не в каком-то одном месте, а во многих одновременно. Разные принципы у них, бесконечно великих. И совершенно непохожие способы ведения борьбы. Борьбы без сроков и правил, где каждый ход просчитан и точен потому, что необратим. Тот, что для нас выше - это Добро, или Явь. А тот, что царствует на Земле - Навь - Вселенское Зло. Только и это вовсе не значит, что один исповедует добро и только добро, а другой, соответственно - зло. Когда любое из действий просчитываются на миллионы ответных реакций, все средства борьбы хороши. Они моделируют ситуации, заставляющие людей совершать немыслимые поступки, очень тонко влияя на инстинкты и подсознание. Иной потом разводит руками, да чешет в затылке: "Сам не пойму, и как оно вышло?! Бес, понимаешь, попутал..."