БОРОДИНСКАЯ МАДОННА
Шрифт:
Священник испуганно крестился.
И вдруг Маргарита увидела, что прямо из лошади на неё смотрят огромные черные глаза. Откуда-то из-под задних лошадиных ног росла человеческая голова.
– Madame, sauvez ma vie! – сказала голова человеческим голосом.
Воздух зазвенел тошнотворным серым звоном, голоса жутко отодвинулись, свет померк, и Маргарита почувствовала, как её куда-то несут, трут лицо снегом, хлопают по щекам. Она поняла, что была в обмороке, но не умерла, и сразу вспомнила, что Александра больше нет.
Когда мужики тащили в костер свежий лошадиный труп, лошадь вдруг заговорила. Точнее, она что-то
Это короткое существо, сохранившее, как ни странно, дар речи, извлекли из чрева коня и хотели тут же умертвить из гуманных соображений. Но на его защиту встала женщина. Маргарита потребовала, чтобы калеке оставили жизнь по крайней мере до тех пор, пока её не отнимет сам Господь. И к неудовольствию санитаров капитан приказал отнести этот обрубок в лагерь. Здесь Маргарита протерла получеловека снегом, уложила рядом с очагом в землянке и укрыла попонами. Затем она влила ему в рот несколько ложек рома, который возила с собой для лечебных целей, и получеловек улыбнулся.
– Merci, madame, – сказал он. – Мое имя Жан, а правильно Ион.
Укутанный Ион напоминал спеленатого младенца с огромной головой, родившегося старым, бородатым и покрытым коростами. Его обмороженное лицо почернело и сочилось сукровицей в тех местах, где кожа лопнула и сползла. Однако, приглядевшись, Маргарита предположила, что калеке может быть не более двадцати лет и, если его отмыть и побрить, он будет даже привлекателен. Лепешка в центре его лица, очевидно, представляла собой бывший римский нос, огромные жгучие глаза лихорадочно сверкали, а ровные белые зубы словно были переставлены от другого, здорового существа. Кажется, зубы были единственной частью его организма, не тронутой разложением.
Говорил Ион на удивление разборчиво, старательно, как говорят по-французски образованные иностранцы. Маргарита все пыталась понять, на что похож его плавный акцент, и с удивлением пришла к выводу, что на русский. Иногда же Ион начинал забалтываться, бредить и переходил на какой-то славянский язык, чуть менее понятный, чем украинский, и более певучий, чем польский. В эти минуты несчастный называл Маргариту маткой и просил потеплее укутать ему ноги, чтобы не зябли. Похоже, Ион был не вполне французом, но и не славянином, не офицером, но и не совсем солдатом, не дворянином, но и не обычным простолюдином, словом, он был половинным человеком во всех отношениях.
– Я не природный француз, – сказал Ион, выворачиваясь всем своим спеленатым телом, чтобы лучше видеть свою прекрасную избавительницу. – Семья моя принадлежит к одному из крошечных народов Австрийской империи, гораздо более близкому размашистым русским, чем мелочным немцам или надменным французам. Так, «холод» по-нашему будет «хлад», «волк» – «влк», а
Наконец, и Австрия, самый упорный из континентальных соперников Франции, выступила на стороне Наполеона. Вербовщики французской армии появились в нашем городке, и я, втайне от родителей, записался вольноопределяющимся в один из полков легкой пехоты. Наш полк почти полностью состоял из славян и других балканских выходцев, но мы пользовались теми же правами, что и французские военные, и даже носили такую же красивую форму легких пехотинцев с красными шерстяными эполетами, белым жилетом и желтыми лампасами, хотя и зеленую. Эта форма на девять десятых решила мой выбор: бросить семинарию, наш милый, но безнадежно скучный городок, и уехать с вербовщиками в депо, где формировалась итальянская дивизия для похода на восток.
В первом же бою я надеялся заслужить офицерские эполеты и перейти в какой-нибудь французский полк, где откроются вакансии. Затем, конечно, будет установлен всеобщий мир, и я смогу переселиться во Францию, чтобы мои дети уже были настоящими французами.
– Отчего же все обязаны быть французами? – спросила Маргарита, что называется, на великолепном французском.
– Да оттого, мадам, что это выбор Провидения, выбор самой истории! – воскликнул получеловек. – С детства я бредил Плутархом, Тацитом и Иосифом Флавием и мечтал жить во времена великого Рима, а не в наш ничтожный, прозаический век. И лишь когда на исторической сцене заблистал гений Наполеона, я понял, что мечта моя чудесным образом сбылась. Передо мною был новый Александр, новый Юлий Цезарь, поле деятельности которого было несравненно шире благодаря современным средствам передвижения и боя. Можно ли было сомневаться, что, не уступая гениям античности своими дарованиями, он должен будет значительно превзойти их своими достижениями?
Патриотам всей Европы и даже нашего крошечного княжества могло быть не по душе превосходство галльской расы. Они, как и я, были воспитаны в любви к своей вере, своим обычаям и своему языку. Но разве не очевидно, что мы, славяне, равно как и азиатцы, и африканские жители, в ходе истории должны быть поглощены одной из просвещенных наций: германской, латинской или британской? И чем ранее это произойдет, тем вернее на земле установится единообразное правление и окончательный мир, о котором мечтали все мудрецы, начиная от Платона.
Просвещенный варвар, каковым я считал себя в глубине души, должен не упорствовать в своей косности, но усвоить все блага цивилизации и распространять их с сугубым рвением для пользы всего мира и своего собственного народца. Должен стать примерным гражданином мира.
Я взял себе nom de guerre Жан Кроат. Я говорил только французским языком, даже между своих. Французы награждали меня высшим комплиментом, на какой способна эта нация: что меня почти невозможно отличить от них. И однако отличали. Как сельского жителя, даже в городском платье, отличают от мещанина. Как плебея с приставкой de отличают от аристократа. Как вас, мадам, я отличил от крестьянки, хотя бы и в платке.