Борт 556
Шрифт:
Эти слова ее для меня были как смертельный приговор. Словно, ножом резанули по моему мужскому сердцу.
Я бросился за Джейн. Прямо не снимая гидрокостюм. Я побежал, выскочив из носового с подводным оборудованием трюма за любимой. По остывшей уже от холодной тропической ночи палубе. Она бежала впереди меня и рыдала навзрыд.
– Джейн!
– кричал я ей, уже ни боясь ничего и забыв про любую опасность - Джейн, любовь моя!
И мне было уже все равно теперь, после смерти Дэниела. Первый раз все равно. Я бежал, только за моей Джейн. Следом за
Джейн бежала от меня как от огня. Словно, перепуганная мною. Тем, что только, что от меня узнала. Она, проскочив мимо палубной иллюминаторной длинной надстройки, заскочила в распахнутые узкие деревянные двери трюмного к каютам коридора. Буквально семеня своими маленькими босоногими девичьими моей любовницы ступнями, по почти, вертикальной туда лестнице. И заскочила в свою каюту. Захлопнув из красного дерева дверь.
Она закрылась там. За дверями раздался женский дикий непрекращающийся в неистовом страдальческом отчаяние плач. Скорбный, горький и надсадный плач сестры, только, что потерявшей родного брата.
Моя милая Джейн
Я подскочил к двери. И стал стучаться как ненормальный в ее каюту. Я лупил сжатыми своими обеих рук кулаками по двери, готовый ее сломать. Только бы Джейн открыла ее мне.
– Джейн!
– кричал, как ненормальный я - Любовь моя! Открой мне дверь, прошу тебя! Открой, миленькая моя!
– я дергал за ручку двери. И рвал ее в сторону и на себя.
– Уйди!
– кричала она мне из-за той двери - Уйди проклятый! Ты убил моего брата Дэни! Я ненавижу тебя!
– она кричала в ответ верезжащим от боли срывающимся до хрипоты голосом.
Я вырвал дверь из замка. И отбросил ее в сторону. И увидел Джейн,
сидящую на своей постели. Джейн сидела, скрестив на свои красивые черненькие от загара в коленях полненькие бедрами и красивые ляжками девичьи ножки. В той длинной белой полураспахнутой широкорукавой рубашке. Из которой виднелись ее выпирающие полненькие трепетные. Дрожащие от рыдания женские груди. Она сидела так, сверкая, из-под той рубашки между скрещенных красивых своих полненьких ножек, узким своими полосатыми плавками, на своем девичьем лобке. И держала в руках подушку. Она плакала в нее. И ей вытирала слезы.
Джейн, вытаращив напуганные и заплаканные глаза, соскочила на ноги, на постели. Забилась в угол каютной переборки и корабельной стены. У которой стояла ее постель. Выхватив, вдруг неожиданно, оказавшийся у нее в руках пистолет. Это оружие было из арсенала Дэниела. Из той крайней у самого туалета и душа каюты. Где было полно оружия.
Джейн его достала видимо, когда потеряла нас. И не дождалась совсем уже нас с Дэниелом к ночи. От собственного страха и переживания. Она должна была защитить себя, если, что. И саму яхту. И вот, в руке ее был пистолет.
Я стоял в дверном проеме у сломанной, напрочь, мною в отчаянии от всего пережитого. И от проклятий моей любимой Джейн каютной двери. Ее девичьей каюты. И любимая девочка моя Джейн, с перепуганными и в горьких слезах черными убийственной красоты глазами. Целилась в меня из Беретты. Пистолета из оружейки нашей яхты Арабеллы.
Я подумал, не знаю, почему сейчас, как-то, произвольно - "Сейчас маленьким своим пальчиком нажмет на курок и все... И нет вас матрос Советско-Российского флота, Владимир Ивашов. Моя красавица Джейн. Моя голубка, любимая" - подумал я с дурру. И, даже, напугался - "Неужели, так все, вот и закончится".
– Любовь моя!
– я в отчаянии смотрел на нее. И замолил ее о прощении - Прости меня, Джейн!
Я упал на колени. И пополз на них к ее постели. И к ней стоящей в углу каюты.
Выглядело это, конечно дико и жалко. Но, я любил ее. Любил безумно как дурак. И судите сами, но сделал так вот. И никак иначе. Я готов был умереть от руки любимой. Так же как, и готов был, принять ее прощение.
– Не подходи!
– она, кричала мне в отчаянии, тоже вся заплаканная, целилась в меня. И ее руки тряслись. Она могла выстрелить, но, не стреляла.
– "Почему?!" - думал тогда я. Все очень просто, Джейн любила меня как никого другого. И как бы, не винила за гибель брата, даже не зная, что там внизу под водой произошло. Она не могла нажать на курок пистолета.
– Я - произнес тихо, помню я ей, сам обливаясь слезами - Я не смог его уберечь. Милая моя. Не смог. Как бы, не старался, не смог. Прости, любимая. Если, сможешь.
Я встал. И повернулся к двери, ожидая выстрела в спину, потому как Джейн не могла выстрелить, смотря мне в мои в слезах, такие же убитые сожалением и горем синие с зеленью чарующие любовью и преданностью глаза. Глаза своего любимого. Влюбленного в нее до безумия тридцатилетнего русского моряка. Моряка полюбившего молодую лет двадцати девяти безумной красоты американку.
Я пошел медленно до выхода из каюты. И встал в проходе у сломанной двери каюты Джейн. Я ждал выстрела.
Выстрела так и не последовало. И не последовало, вообще ничего. Я просто, вышел в коридор между нашими каютами. И пошел наверх на палубу Арабеллы, проклиная все на свете. И себя, в том числе за все, что случилось. И в первую очередь за то, что тогда не сказал ничего Джейн про наше последнее роковое с Дэниелом погружение.
Стояла темная ветреная ночь. Лишь, Луна смотрела на бурлящую гладь Тихого океана. Там, вдали за этими всеми островами.
Я оперся о поручни лееров ограждения борта Арабеллы. И смотрел вдаль, туда за горизонт, где виднелась полоска еще солнечного света.
Ночная полоска света, на горизонте. И второй час ночи.
Я провел взглядом заплаканных глаз от носа до кормы нашей большой одномачтовой посреди, теперь ночной черной за большим скалистым островом внешней океанской бухты.
Стояла гробовая тишина. И только волны бились о борт Арабеллы. И ветер качал ее из металлизированного нейлона на стальных крепежах канаты и свернутую в упакованный брезент парусную оснастку. И весь такелаж нашего стоящего в этой ночи парусного круизного быстроходного судна.