Бортовой инженер Вселенной
Шрифт:
Несмотря на принятое на грудь, Саша собрался быстро, в «Запорожец» скорей, да газу. Дело жизни на кону когда, не рискнуть чего, и не каждый милиционер права осмелится забрать у безжалостно судьбой наказанного.
Из афиш, развешанных по городу, место представления было узнать несложно. «Маг Хохотушечкин Николай Петрович, – ученик Вольфа Мессинга, и лилипуты», – пестрели объявления кругом на стенах. А рукой карандашом подписано на каждом было: «Серокозьевка 18.00.»
«Долго ждать до вечера, – подумал Саша, – возвращаться же примета гадкая. Скоротаю возле клуба время». И поехал прямиком в деревню.
Вот и вечер долгожданный в Серокозьевке, вот у клуба собирается народ уже. Вот автобус, старый ПАЗ, подъехал, лилипуты из него гурьбою, словно маленькие дети, прыгать стали на траву с подножек. В завершение сам вышел Хохотушечкин, ожидающие все к нему. Задавать вопросы стали разные. Подошёл и Саша Ножницы к гипнотизёру.
– Здравствуйте, – сказал, – Николай Петрович. Шухов мне о вас рассказывал, военный, врачевали офицера, помните, половой не шевелился член?
– Как не помнить? – оживился маг.
– А меня бы не попробовали полечить?
– А чего ж? Попытка-то – не пытка! После представления давай попробуем. А сейчас бесплатно проведу давай. Надежда, затеплившаяся в душе калеки, казалось, напрочь застопорила время. Оно словно одеревенело и не шевелилось. А так хотелось, не стояло чтобы, а летело. Чтоб, в комочек сжавшись, промелькнуло пулею. Но застыло бессердечное, как будто мёртвое.
Представленье не воспринималось толком, правда, Лялечка – приятная толстушка лилипутка – возвращала сексуальным танцем к жизни пару раз, только Саша в измерении ином парил.
Представление закончилось. Артисты на автобусе домой поехали отдыхать в гостиницу, ну а маг и Ножницы на «Запорожце» следом.
Утомлять не стану описанием лечения. После бесполезных двух часов возни был убийственный провозглашён вердикт: «бог один тебе поможет только!».
Саша побледнел, а после белым стал, как сметана только с рынка свежая. Пожалел маг очень, взялся что лечить. Хвать за руку щупать пульс, а пульса нет почти. Машинально к коньяку метнулся, стопочку налил и:
– Пей скорее – прошептал, – дружище, а не то, не ровен час, ещё коньки отбросишь!
Выпил Саша и заплакал горько, но однако же восстановился пульс. Отлегло у врачевателя от сердца. Он вздохнул и коньяком наполнил стопки, на столе стоящие с бутылкой рядом.
– Успокойся, – молвил, – и борись! бог борющимся идёт навстречу!
Саша, выпив, почесал щеку.
– Вот проснулся нынче утром, – грустно глянул на артиста возвращённый к жизни, – и, как божья благодать с небес, шепнула мысль: «Если технику несчастному гипнотизёр помог, так тем более тебе поможет. Член конечностей куда сложнее, отчего ж ему не сладить с ними?». Посмеялась, обманула думка!
Маг, сочувствуя, вздохнул и вширь развёл руками:
– Ты, дружище, нос не опускай, как баба, – укорил. – Не работают как надо ноги, и чего с того? Главно дело, чтоб фурычили головки обе. С ними если нелады, так вот тогда беда.
– А чего вы говорите обе?
Без намёка на улыбку даже пояснил неторопливо маг:
– Первая головка – та, которая макушкой в небо, а вторая… Тут уже загоготали вместе.
– Я, – Петрович горемыку по плечу похлопал, – от звоночка до звоночка оттянул на киче девять лет, вот только-только вышел. Видишь, духом не упал, не унываю, хлопочу, срок же эдакий – совсем не шутка. Поломает человека – не узнать в упор. Вот, пожалуйста, бери пример. А на зоне каждый день борьба.
– Я борюсь-креплюсь, да вот обидно только. Вон у Шухова товарища сложнее было, а его же излечили всё же.
– Ошибаешься, товарищ Шухова был кипятком ошпарен и втемяшил с перепуга в голову – атрофировался финдеперчик. А на самом деле у того военного абсолютно всё нормально было. Очень просто излечить такого, у тебя же посуровей случай, заговорами не обойтись одними, только чувствую, надежда есть. Сто процентов есть, не падай духом!
Замолчали. Воцарилась тишина. Прикрыл глаза гипнотизёр, развалился в кресле и вдруг зону вспомнил: «Да, индеечка судьба-голубушка, вот страдает как мужик серьёзно, и не в лагере хотя – на воле».
И чего-то в зеке бывшем к инвалиду вдруг такое сострадание проснулось, что, по рюмочке налив, с участием он поглядел на парня:
– А скажи, брат, ты на что живёшь?
– Пенсия тридцатник инвалидная, у бабули шестьдесят четыре. Шухов просит повозить порой – тогда лафа, обращается вот только редко. И сейчас вот третий месяц уж в командировке как.
– А чего он обращается? Машины нет?
Сей вопрос застал врасплох, так как криминальный тот извоз секретом был не личным, и от темы чтоб уйти пришлось экспромтом сочинить враньё:
– Есть машина у него – «шестёрка», только трудно в бурунах на ней. Проходимость слабовата для песка большого, а у «Запорожца» на порядок выше.
– А чего он в бурунах забыл?
– Там в кашаре у него зазноба.
– Дело ясное теперь, а сколько Шухов платит?
– Километр десять копеек, плюс бензин, плюс хавка.
– На такси двадцать копеек выбивает счётчик, так на «Волге» это, а за «Запорожец» тут сам бог велит поменьше брать. Я, так думаю, ты не в обиде вовсе?
– Не в обиде, но со мною выгоднее, чем такси, – за простой не получаю денег. А «Волжанка» постоит и без штанов оставит – счётчик щёлкает не понарошку. Знаете, как Высоцкий поёт: «Пусть счётчик щёлк, пусть щёлк, пусть, всё равно в конце пути придётся рассчитаться!».
Хохмачевскому понравилась рассудительность трудного пациента, и, недолго думая, он спросил:
– А если зафрахтую я тебя по той же таксе и причём на постоянку даже, ты пойдёшь ко мне, Сашок, работать?
– Так же с хавкой?
– Ну конечно с хавкой.
– А чего же не пойти? Пойду!
– Вот и ладушки. Ты оставайся, если хочешь, ночевать, куда поедешь пьяный?
– Хорошо, бабуле звякну только.
И уже когда бутылка кончилась и завалились спать, Саша Ножницы спросил Петровича: