Бортовой инженер Вселенной
Шрифт:
«Волга» во дворе стоит – вчера пригнали – не сидела муха. Стоимость на рынке сорок тысяч. Хоть машиной забирай, а хоть деньгами. Это сам, как пожелаешь только. Мало если, не стесняйся, говори, добавлю.
Закачался маг, чуть не свалился было. Полагал-то, без конфуза дом покинуть царственный, и то удача, а с богатством чтоб таким великим – не укладывалось просто в голову. Сорок тысяч – это три нормальных дома или два хороших, а один коль, так хоромы царские, за которые легко потянут к прокурору на ковёр, Буратино чтоб спросить богатенького:
«Гражданин, обязанный по штату нищим быть, где несметные
Почему Петрович выбрал «Волгу», я того не знаю, может быть, шокирован подарком был настолько, не обдумал что решенье правильно? Может, что ещё? Но тем не менее, встав с ответным тостом, Николай Петрович провозгласил торжественно:
– Коль от души даёте сей подарок царский мне, приму!
И готов служить вам так же верой-правдой дальше!
Ну и стали отмечать выздоровленье мальчика.
Гость калмыцкий, малость лишнего хватив и привыкший по профессии подозревать, груздь солёный помещая в рот, посмотрел на инвалида искоса:
– А чего тебя не вылечит всесильный лекарь?
Саша Ножницы замялся, что сказать, не зная, ну а дня герой, освоившийся с обстановкой, не полез за разъяснением в карман глубокий:
– Сашу вылечим, хотя запущенный довольно случай. В детстве проще бы намного было, дело времени его леченье. Саше, будучи уже хорошему, не понравились слова такие. Не вязалось сказанное пред сном вчера: «Только бог тебе один поможет!» и обидное: «В мешок и шилом».
«Заливает, набивает, видно, цену, – для себя определил бедняга, – но зачем боль причинять душевную болтовнёй такой в моём присутствии? Мучить для чего, когда козе понятно, что фактически неизлечим я?». И заёрзал змей недобрый в разобиженной душе, расстроенной и притом ещё серьёзно пьяной.
Точно выкинул бы фортель Саша, омрачивший праздник всем присутствующим. Слава богу, получалось это у него отменно, был когда под мухой. Положение спасла хозяйка и, всплеснув руками, ошарашила похлеще, чем хозяин, за столом сидящих:
– Дай вам бог выздоровленья, Александр! Не обидьте, вот возьмите деньги. Вот три тысячи, прошу, от всей души примите. Николай Петрович коль помочь не сможет, пригодится на врачей других.
Саша Ножницы, взяв деньги, почему-то посчитать их пожелал, будто получил не дар, а долг, правда, вовремя успел опомниться и себя не показал смешным.
Пира окончание и не маячило. Николай Петрович же, однако, посчитал благоразумным более хлебосольный этот дом покинуть, до того как не испортили картину славную, что обычное на пьянках дело.
– В Погореловке, – он сообщил, опорожнив стопарь, – выступление у нас сегодня. Очень рады бы не расставаться, да нельзя: работа есть работа.
Попрощались, выпили на посошок, и:
– Вы за «Волгу» не переживайте, – успокоил, пожимая руку, чувадальский страж. – Ваша ласточка. Когда хотите, забирайте, без проблем в один секунд оформим.
Сунула Хамидовна пакет Петровичу:
– Тут и выпить вам, и закусить, голубчик, далеко ещё, поди, до вечера.
Взгляд, которым одарила мужа благоверная жена при этом, почему-то был суров, но внимания на то не обратил никто, так уж очень хорошо всем было. Шёпот я её расслышал только:
– Ну какая жадина! Какая жадина! Свет не видывал таких жадоб!
Глава третья. Кидалы
В тот самый момент, когда поезд «Москва – Баку» остановился у перрона ростовского вокзала, слаженная, устоявшаяся преступная группа, а точнее бригада кидал – Пончик, Кацо и Буча двинулась не спеша вдоль вагонов. Дружным, хорошо тренированным экипажем вышли товарищи добывать хлеб насущный.
Жулики такого рода обычно определяют добычу, проходя по вагону после отхода поезда и заглядывая в купе. Но эти усовершенствовали технологию – и высматривать подходящих клиентов начинали уже тогда, когда вершился сыр-бор стояночный. Шли они по перрону, как встречающие, а сами пассажиров, прогуляться вышедших, тонко анализировали. Также новеньких, с билетами заходивших, без внимания не оставляли, ну а где возможно было, в окна пялились и оценивали там сидящих на предмет имения и готовности к лёгкому и быстрому расставанию с деньгами. Эта, на первый взгляд, мелочь в комплексе давала возможность меньше тратить времени на поиски клиентуры, обхаживая купе после отправления поезда, и, соответственно, повышала эффективность деятельности. Объегорить-то лошонка до Батайска успеть нужно, то есть именно до остановки первой, на которой обрываться следовало по плану. Меньше часа отпускалось на работу всю. Не уложишься – и поминай, как звали заработок, неплохой пусть, но не слишком сладкий так как риск ему родня ближайшая.
Тактику свою товарищи отточили до совершенства и с коллегами не делились ею, как профессиональный секрет хранили. Пончик, который как раз о таковом размышлял, вслух задумался:
– Свечку надо в церкви поставить богу, надоумил за то, что работать так. Отблагодарить его срочно нужно, не ровен час разобидится да замастырит каку.
Кацо, поглядев на набожного не по профессии товарища, ничего не сказал, только пальцем покрутил у виска, а Буча:
– Балабол ты, Пончик! – вразумил. – Конченый демагог! Тот бог, в церкви которому свечки ставят, не наш, наш бог – Мефистофель, сатана с рогами. Может, это именно его заслуга? Он, мне кажется, скорей обидится да такого в зад насыплет перца, что чесаться будет долго жопа. Так что лучше не гневи кормильца.
– Цыть, балаболы! – вспылил Кацо. – Языки позатыкайте в задницы! Зыркать надобно, а не болтать! Шейные перископы и шнифты в положении держать рабочем! Порицание Бучи и Кацо выговор Пончик принял как должное. «А ведь правда, – подумал он, – вдруг сам сатана печётся о рабах своих неправедных, а ему, бедняге, ноль внимания, никакого уважения тебе, почёта. За такое отношение к себе так может наказать, поди-ка, богу как и не придумать даже!».
А дух, о котором вам я упоминал вначале, пролетавший мимо троицы как раз, услышал разговор на перроне, ну и позабавиться решил немного над философами уголовными. Так уж очень пошутить любил. Послал он, балуясь, безобидную флюиду в Бучу, и кольнула та его легонько прямо в темя самое. Вроде чепуха, только именно тогда укол был, когда Буча пачку сигарет бросал пустую в урну. Дрогнула рука картёжника, ну и угодила эта злополучная пачка точно в нос патрульному – чинно шествующему сержанту.