Босфорская война
Шрифт:
П.А. Кулиш считает, что Алексей выражал взгляды всего донского казачества, и пишет, что «таким образом три вольницы, ливонская (лисовчиков? — В.К.),запорожская и донская, готовы были возобновить с Турцией войну». Согласно Р. Леваковичу, дело не ограничилось случайными переговорами — запорожцы специально «послали своих послов к казакам Танаиса, прося, чтобы те весной прибыли со 160 лодками и объединились с ними ради православного принца, который борется за свободу христиан, их братьев, находящихся под турецким игом». В. Катуальди говорит, что этих посланцев было двое. Реакция донцов, как видно из последовавших действий, оказалась положительной.
Около 18 декабря 1624 г., находясь в Сечи, крымский калга Шахин-Гирей заключил с запорожцами соглашение о прекращении военных действий между Крымом и Войском Запорожским
333
См. замечание «капитана» Ивана о том, что Яхья «завоевал уважение» Шахин-Гирея: 579, с. 462. В. Катуальди приписывает Ивану утверждение, что Яхья «убедил Шахин-Гирея… перейти на его сторону». Рассказ В. Катуальди о встрече и братании Яхьи и крымского царевича см.: 356, с. 801—802.
Среди прочего договорились, что калга-султан со своим войском «этой зимой появится у самых ворот Константинополя». По Р. Леваковичу, татарская армия в самом деле перешла Днепр и направилась к Аккерману, чтобы там подождать замерзания Дуная, после чего перейти во Фракию. «Была ли это случайность, — пишет францисканец, — или настоящее счастье для турок, или воля благословенного Бога, который отложил на другое время намерения султана (Яхьи. — В.К.),но в эту зиму река не замерзла, как обычно в другие годы, и так, прождав тщетно 40 дней, Шенджери (Шахин-Гирей. — В.К.)со своим войском [вернулся] в Татарию. Это был год 1625».
Яхья просил о помощи царя Михаила Федоровича, уверяя, что получит поддержку болгар, сербов, албанцев и греков, но тот, как указывает СМ. Соловьев, отделался соболями, лисицами и бархатами на 1 тыс. рублей. Р. Левакович же утверждает, что запорожцы направили послов к Михаилу, «извещая его о личности султана (Яхьи. — В.К.)и армии, образованной ему на служение», и что эта новость будто бы «обрадовала московита, и он послал казакам порох и свинец и 80 тысяч скуди, призывая их помогать царевичу Александру, послав ему также королевские подарки». В рассказе Ивана мы также встречаем упоминание о денежной помощи, полученной Яхьей от московского царя и, кроме того, от валашского господаря [334] .
334
Р. Левакович говорит, что господарь Валахии и Молдавии «воевода Радул» был большим другом Яхьи и во время пребывания последнего в Сечи трижды посылал ему деньги, турецких лошадей и иные дары.
Подготовка казаков к морскому походу и их «союзничество» с крымцами вызывали чрезвычайную озабоченность в Стамбуле, порождая страшные цифры ожидавшегося казачьего флота. Еще 11 февраля Т. Роу сообщал Э. Конвею о совместных татарско-казачьих действиях против Польши, характеризовал это взаимодействие как «опасный союз собратий во зле» и писал о распространившемся в турецкой столице слухе, согласно которому казаки «готовят для "моря 600 лодок и окажутся очень беспокойными». «Армада, которой здесь предписано охранять берега, — добавлял посол, — я думаю, не готова встретиться с ними…»
Османское правительство в ожидании небывалого нашествия приняло решение направить на Черное море большинство своих военно-морских сил. «Большая часть галер великого сеньора, — говорилось в сообщении Ф. де Сези из Стамбула от 23 (13) марта, — будет использована для охраны с тем, чтобы казаки перестали быть хозяевами Черного моря и не являлись в предместья Константинополя, как в прошлом году…» Согласно Р. Леваковичу, Мурад IV в предвидении казачьих вторжений велел изготовить на Дунае 300 фуст для борьбы с казаками, вывести на Черное море 60 галер и построить укрепления у входа в Босфор. В голландском сообщении от 13 марта говорилось о намерении султана в принудительном порядке стянуть в Стамбул население «окрестной провинции» — несомненно, в целях обороны и, видимо, еще до распространения того страха, который и без насильственных
О мероприятиях турок по отражению ожидавшегося набега пишет И.В. Цинкайзен, допуская, однако, грубую фактическую ошибку. По словам тюрколога, «в столице все, что только было боеспособного, было снабжено оружием — предусмотрительность, которая казалась отнюдь не излишней», поскольку «уже в марте показались казаки, на этот раз силой в 300 парусов, вблизи Босфора, где они вызвали такой ужас, что все население обратилось в бегство и искало безопасности в столице». Далее в подтверждение сказанного цитируется сообщение Т. Роу о том, что казаки, по слухам, имели свыше 300 судов, а самих слухов было так много, что жители Босфора ежедневно бежали в город.
И.В. Цинкайзен указывает, что сообщение относится к 12 марта 1625 г., но в действительности оно датировано 12 марта 1624 г., и следовательно, приведенная ученым информация относится к предшествующему времени. Ссылаясь на И.В. Цинкайзена, ее повторяют С. Рудницкий, М.С. Грушевский и затем М. А. Алекберли [335] . Тем не менее слухи о грядущем в 1625 г. новом приходе казаков в совокупности с еще свежими впечатлениями от набегов 1624 г., конечно, не могли не тревожить жителей босфорских селений.
335
М.С. Грушевский усугубляет ошибку И.В. Цинкайзена, утверждая, что в 1625 г. казаки «навели такой страх», что будто бы и «все население столицы искало спасения в бегстве». К. Осипов повторяет М.С. Грушевского относительно бегства столичных жителей и утверждает, что в 1625 г. казаки «трижды навещали Константинополь», а всего за 1624—1625 гг. «столица пять раз подвергалась нашествию Козаков» (кроме трех в 1625 г., два раза в 1624 г.). Все эти разы «от лукавого». Ю.П. Тушин на основе сообщения Ф. де Сези говорит, что в Стамбуле стали готовиться к встрече казаков еще с марта, хотя, как мы видели, об этой подготовке Т. Роу писал уже в феврале.
А.Л. Бертье-Делагард верно замечает, что «сведения о происшествиях этих лет… на Черном море очень сбивчивы» [336] . Сказанное вполне относится к 1625 г., замечательному, по выражению В.М. Пудавова, «усилением наездов казацких». Нам неизвестно число даже крупных морских походов этого года. Польский король утверждал, что со стороны Сечи их было три. «Морская кампания, — по мнению М.С. Грушевского, — наполнила собой весну, лето и начало осени 1625 г. и, очевидно, состояла из трех походов, как это определенно говорит король… хотя в ходячих известиях все это сливается обыкновенно в один поход. Кн. Збаражский, писавший об этой кампании в сентябре 1625 г., тоже разбивает ее на несколько походов».
336
Далее он добавляет: «и ошибочны», и это добавление уже не совсем верно, так как имеются и данные, в точности которых можно не сомневаться.
Новейший автор указывает, что за этот год в источниках упоминаются по крайней мере четыре совместные запорожско-донские экспедиции. Не исключено, что выходов запорожцев и донцов в море в 1625 г. было и больше указанного числа, причем для этой кампании характерны крупные по составу судов и участников экспедиции. Согласно сообщению русских послов в Крыму, уже в марте запорожцы вышли в море двумя флотилиями, состоявшими из 150 и 120 чаек [337] .
Интересующий нас поход был весьма длительным, многомесячным. По словам Яхьи, запорожцы вышли в море на турецкие города весной, «там измешкали многое время» и вернулись домой только перед осенью. Обрисовать эту экспедицию мы можем только в общих чертах, да и то доверяя значительной части информации Р. Леваковича и В. Катуальди. Будут приведены и детали, но они при нынешнем состоянии источников почти или совсем не проверяемы, если, разумеется, не брать во внимание логику событий.
337
А.А. Новосельский полагает, что они отправились оберегать от турок крымские улусы и воевать турецкие владения и что с этими выходами вступил в действие союзный договор Крыма и Сечи.