Босиком по 90-м
Шрифт:
Посвящаю старым друзьям, живым и ушедшим…
Выражаю особую благодарность Климу Валерьевичу Агаркову.
Пролог
15 октября 2009 г., Хургада, Египет.
Чернильная, уходящая в бесконечность полоса горизонта, словно ватерлиния гигантского судна, надвое разрезала пространство, отделив бесцветное, будто застиранное африканское небо, от бирюзового, пахнущего спелыми арбузами моря.
Страна пирамид, фараонов, финиковых пальм и молчаливых бедуинов гостеприимно принимала тысячи русских туристов, среди которых оказался и я.
Всё получилось нежданно-негаданно, как обычно происходит с героями американских фильмов. Вчера утром я проснулся от телефонного звонка. Незнакомый, безразлично-ласковый голос секретарши, съедая предлоги и приставки, будто спотыкаясь и прихрамывая, в характерной московской манере сообщил, что мой первый исторический детективный роман о приключениях присяжного поверенного удостоился положительной рецензии
Хамоватый персонал отеля говорил на русском со всеми подряд, включая немногочисленных поляков и нескольких пожилых немцев. Правда, то был не язык Пушкина, Чехова или даже современных журналистов. В ходу был грязно-серый сленг начала 90-х. – Привьет, бра-туха! Как деля? Ты сам от-кудя? – коверкал слова, одетый в несвежую футболку курчавый араб лет двадцати пяти, пытался примоститься рядом со стариком, внезапно возникшим подле меня. Не давая пожилому туристу опомниться, молодой человек заученной скороговоркой рекламировал поездку на ближайший коралловый остров и, не дождавшись согласия, стал тут же выписывать чек на оплату. – Вы зря, любезный, изволите беспокоиться. А посему, не смею вас боле задерживать. Египтянин тупо уставился на подтянутого, седовласого старца и растерянно пробормотал: – Я не понимаю… – I've told I'm not goin for a sea-trip. See you… [1] Потомок Тутанхамона неуверенно кивнул и, надев маску обиженного бассет-хаунда, уныло поплёлся пытать счастье у лежака следующей «жертвы». «Надо же, – подумал я, – до чего интересный типаж. Ведь у нас так уже давно не говорят». – Прошу извинить за беспокойство. По рассеянности я забыл завести часы, и мой брегет безмолвствует. Не будете ли вы любезны, подсказать, который час? – с лёгкой, ироничной улыбкой, спрятанной в уголках рта, на меня смотрел крепкий ещё мужчина с завитыми кверху усиками «a la Пуаро». – Да, конечно, – ответил я и полез в пляжную сумку доставать безотказную «Нокию». На синем электронном табло отсвечивало время. – Тринадцать сорок пять, – невнятно пробормотал я. – Простите, вы хотите сказать, что уже без четверти два? – уточнил незнакомец. – Совершенно верно. – Помилуйте, сударь, мы совсем забыли про обед. А ведь эти господа азиаты не особенно церемонятся с вашими компатриотами, – собирая пляжное полотенце, открывал сермяжную правду неизвестный господин. – А я, признаться, думал, что мы с вами граждане одной страны, а именно той, где сейчас исповедуют суверенную демократию. Разве нет? – пытался сострить я. – Видите ли, молодой человек, суверенным может быть лишь государство, а демократия не предполагает каких-либо рамок или ограничений, поскольку в этом случае она уже перестаёт отражать чаяния граждан и превращается в их оковы. Эта неверное словосочетание, и оно так же ошибочно, как и ваше недавнее изобретение – «демократический централизм». Согласитесь, разговоры о демократическом суверенитете – это новый, очередной обман, оправдывающий недоразвитость народовластия в современной России. Что же касается моей территориальной принадлежности, то я, хоть и считаю себя русским, но нахожусь, так сказать, на обратной от вас стороне. Тем не менее, позвольте отрекомендоваться: Фостиков Михаил Архипович, отставной военный. «Фостиков, Михаил Архипович, – в памяти с невероятной быстротой всплывала историческая справка: принимал участие в известном восстании против большевиков 8 июля 1918 года; командир 1-го Кубанского казачьего полка, впоследствии командовал армией; генерал-лейтенант; имел десяток ранений и пять контузий»…Точно! Похоже, именно его фотографию я видел в доме одного умершего старика ещё в 1994 году… Господи, мистика, да и только! А может быть, это просто совпадение или это внук нашего знаменитого земляка, названный так в честь своего деда? Да ведь он, и впрямь, упомянул, что живёт на противоположной от меня стороне, следовательно, он гражданин Австралии. Всё ясно! Этот старичок эмигрант в третьем поколении, потому и говорит по-русски, как его учили ещё тогда… В России он, видимо, никогда не бывал и обитает теперь на какой-нибудь богом забытой страусиновой ферме…». Устав от догадок, я, наконец, представился:
1
I've told I'm not goin for a sea-trip. See you. – (англ.) Я сказал вам, что не собираюсь на морскую прогулку. Всего доброго (прим. авт.)
– Валерий Приволин, адвокат.
– Ого! Присяжный поверенный! Знавал я одного вашего коллегу…Очень уж он был популярен. На Николаевском проспекте жительствовал. Сам Сергей Аркадьевич Андреевский из столицы ездил к нему советоваться, да-с… А позвольте полюбопытствовать, из каких краев вы будете? – вежливо поинтересовался иностранец. – Из Красноленинска, – неуверенно протянул я.
– Надо же, вот уж никак не ожидал, – едва слышно выговорил он и поднял на меня полные грусти усталые глаза. – Из Красноленинска говорите… Раньше он по другому назывался. Там сейчас октябрь – золотая сень. Красиво. А как город? Я слыхивал, собирались соорудить фуникулёр, и даже воздвигнуть Ледовый дворец…Вероятно уже построили? А в Воронцовской роще, наверное, полно экзотических растений, да? А скажите, господин адвокат, нет ли памятника братьям Ртищевым, казнённым красными на Ярмарочной площади в восемнадцатом? Надеюсь, Иоанно-Мариинский монастырь давно открыли? А Городской голова теперь из местных или пришлых купцов? Я стоял и молчал, будто в сомнамбулическом оцепенении, готовый провалиться под землю, хотя именно там должны были оказаться все те, кто поочередно, друг за другом, десятилетиями беззастенчиво лез во власть, чтобы успеть разворовать мой город и, распродав его по частям, устроить себе безбедную жизнь и карьеру… И пройдут следующие четыре года после выборов, и снова запестрят на столбах, заборах и ржавых телефонных будках толстые, осоловевшие от излишеств и пороков физиономии кандидатов. Плюхнувшись на мягкие кожаные кресла казённых «Мерседесов», с плохо скрываемой брезгливостью, поедут они встречаться с нищим электоратом в грязные цеха полупустых заводов, в школы и убогие районные больницы. Брызжа сытой слюной, «народные избранники» станут бить себя в грудь и обещать манну небесную… Да только «бойтесь данайцев, дары приносящих!». Но разве мог я сказать ему всё это? Незаметно мы достигли лифта и расстались, пообещав встретиться в ресторане через несколько минут.
Прошло более часа, но господин Фостиков так не появился. Минут через двадцать улыбчивый портье пояснил мне, что человек с такой фамилией среди отдыхающих не значился, и граждане Австралии здесь вообще никогда не останавливались. Подключившись к интернету, я узнал, что Сергей Аркадьевич Андреевский, известнейший на всю Россию присяжный поверенный, жил ещё в царское время и скончался в Петрограде от воспаления лёгких девятого ноября 1918 года. «Ну вот, – подумал я, – получается, что я вновь вернулся к истории пятнадцатилетней давности. Но тогда всё начиналось по-другому…».
Глава 1
Пустая квартира
15 октября 1994 г., г. Красноленинск.
Я оказался в этом доме случайно. Он стоял в самом центре Красноленинска. Это была двухэтажная малогабаритка, построенная в послевоенные годы немецкими военнопленными. Я и сам когда-то в таком родился и прожил до двадцати трёх лет. Правда, моё родовое гнездо находилось на городской окраине, а это здание располагалось в самом центре, в двух шагах от центральной площади, всё ещё носившей имя вождя мирового пролетариата.
В коридоре пахло сыростью и мышами. Скрипели потёртые деревянные ступени, а перила, выкрашенные в тот же половой коричневый цвет, были настолько расшатаны, что скорее напоминали корабельные ванты. Квартира, в которую нам предстояло забраться, числилась под номером пять.
Признаться, эта затея мне не понравилась с самого начала. Но Алик твердил, что это наш единственный шанс, другого может и не быть.
Хозяин двухкомнатного жилища был одинокий старик, скончавшийся прошлой ночью. Ещё совсем недавно он перешагнул девяностопятилетний юбилей, и ему давно, выражаясь словами моего приятеля, «пора было заказывать «номер» на Сажевом» (так у нас называли новое городское кладбище, устроенное неподалёку от Сажевого завода).
Надо сказать, что почивший слыл колоритной личностью. Он ходил с тростью с ручкой в виде гусиной головы и всегда, даже летом, носил костюмы ветхозаветного покроя. Я однажды заметил, что сбоку, из лацкана его пиджака, выглядывал конский волос. Как потом мне стало известно, это была отличительная особенность какой-то известной английской фирмы, шившей такую одежду полвека назад.
Дед – как мы его называли между собой – по воскресеньям толкался на антикварном развале, высматривая редкие экземпляры монет или просто какую-нибудь мелочь: медную пуговицу с гусарского мундира, дореволюционный полицейский незильберовый свисток, нательные крестики, открытые письма или бронзовые подсвечники. Но если ему что-то нравилось, он тут же лез за бумажником и даже не пытался сбивать цену. Так, при мне, он отдал почти две моих учительских зарплаты за дореволюционный значок присяжного поверенного. Вещь редкая, но и стоила немало. И кто знает, не «новодел» ли? Мне стало жаль его, и я заметил, что можно было бы купить и дешевле. Продавец Васильич не слыл жлобом, и, наверняка бы, сбросил десятку-другую.
– Мельник не торгуется за нужный ему камень, – сухо ответил Дед и, выкидывая вперёд трость, зашагал вниз по бульвару.
– Здорово он тебя отбрил, – усмехнулся Алик, глядя ему вслед. – Надо же, какой фрукт выискался! Держится будто сиятельный князь. Интересно, откуда он взялся? Он даже разговаривает как-то не так, по-барски что ли…
– Да, – согласился я, – и не «гэкает», и чётко произносит окончания слов.
– Видать не здешний, не с Кавказа, – предположил мой старый школьный товарищ.
– С каких, ребята, он краёв я не знаю, – вмешался в беседу довольный Васильич, шурша купюрами дневной выручки, – но слыхал, что кличут его Мстиславом Никаноровичем и, похоже, он то ли бывший дипломат, то ли эмигрант какой-то. В начале шестидесятых, при Хрущёве, много таких вернулось в Союз.
– Каких «таких»? – уточнил Алик.
– Ну, буржуев этих, из бывших которые, – уточнил пролетарий рыночной торговли и лихо перетянул резинкой капитал ценителя старины. – Он сразу же купил кооперативную квартиру, а потом, говорят, разменял её, что бы жить поближе к Тифлисским воротам.