Босиком по битым стеклам. Сиротка из Больших гулек
Шрифт:
Оставались напряжёнными лишь сам герцог, несчастная вдова, пригревшая сиротку, лекарь, да невзрачный. Исполнительного служивого прогнали взашей. Ну и Елена, конечно, как самое заинтересованное лицо.
– Давно то случилось? – голос вельможи сквозил безнадежностью и тоской.
– Девять и ещё один год тому назад – вздохнула вдова, поспешив с ответом – В тот год я и овдовела как раз. Вот и подумала, что Ама в утешение мне девочку послала. Тогда ещё рожь не уродилась и вовсе. Голодали мы все. Помёрли многие..
Герцог сделался совсем тёмным, туча-тучей и нос у него ещё больше согнуло,
К нему коня подвели и он, взгромоздившись на своего страшного жеребца, коротко взглянул на вдову.
– Держи. – к ногам женщины упал толстый кошель из хорошей замши, весь расшитый золотыми вензелями. Сам по себе дорогой кошель, и без вензелей тех. Приметная вещичка и непростая. А тут развязался и ахнули все – в пыль–вывалились монеты золотые. Одна. Две. Три. А сколько их ещё в кошеле осталось и не знал никто.
Спина вдовы распрямилась вдруг, как по мановению волшебной палочки. И вмиг превратилась она из нищенки Истаны невезучей в невесту завидную, любому хозяину доброму, дорогую и любимую. В таких сельцах, как Большие Гульки и монетке серебряной каждый рад был бы, а тут – золото красное! На дом крепкий хватит, на корову и коняку доброго, да ещё и детям останется – коль сыну, то на угол, а дочери – на приданое.
Елена хихикнула – до того лицо у старостихи Миуры глупое стало, да обиженное! Знать бы упадёшь где – соломки б постелила! И староста сам рот раззявил – эх, не к его дому приблуда прибилась, не на его полатях сиротка ночевала! Мимо-мимо золотишко прошло! Ни одной монетки ему, упырю, не обломилось!
И почему-то думалось Елене, что у Истаны всё теперь удачно сложится – будет и дом с садом, и поле тучное, и молоко от коровы доброй в каше крутой. И муж, и детишки. А она, Елена, больше никогда не увидит эту добрую женщину. И старостиху злую – не увидит, и дочек её противных, и сами Большие Гульки останутся в прошлом.
Ей предстоит дорога в другую жизнь. Уже сейчас.
– Недосуг мне во всём этом разбираться. – угрюмо заявил герцог, сверля испуганного старосту злым взглядом – Но, я разберусь ужо! – и, добавил, отвернувшись. – Девушку в карету! – приказал он, горяча коня – Ты – с ней, присмотришь! – это он уже лекарю говорил – Глаз с девчонки не спускать! Беречь! – и он, распорядившись и о, чудо! никого не повесив, в этой убогой деревеньке, умчался прочь в сопровождении небольшой свиты, а невзрачный и целитель, остались, ничуть не удивлённые полученными указаниями.
И троица тех мерзких уродцев осталась, к неудовольствию Елены.
И смотрели они на девушку без приязни – волками глядели, того и гляди – загрызут!
– Что ж, дева – лекарь поклонился учтиво – Прошу в карету!
Елена, обняв напоследок осчастливленную, свалившимися на неё милостями, вдову, пошла прочь с широкого двора старосты, туда, на дорогу, где уже сверкала чёрным лаком роскошная герцогская карета, с бирюзовыми коронами на широких дверцах.
Неторопливо шла, степенно, ногами босыми по навозу ступала, как королева по бархату. Позади семенил невзрачный и все прочие спины гнули перед ней, Еленой, сироткой, незнамо как приблудившейся к бедному домику нищей вдовы.
– Прошу вас, госпожа. – угодливо согнул спину герцогский лакей и дверку-то распахнул перед Еленой, да ступеньку откинул, чтоб удобней было. А внутри-то, чудо-чудное, диво-дивное – сплошь бархат алый, да позолота! На мягких сиденьях подушечки золотом да шёлком расшитые и это всё богатство для неё, Елены?
Девушка гордо вздёрнула подбородок, принимая всё, как должное и решительно шагнула вперёд, бросаясь в алый омут, точно в холодную воду весенней реки.
– Я же говорил – хороша дева! – уважительно произнёс за спиной, всё тот же молодой, насмешливый голос – Как держится! И не скажешь, что байстрючка из жалкой лачуги!
Елена отметила, что больше никто не пытается обзывать её девкой и лапать где не попадя, а обращаются с ней уважительно – дева, как лекарь или, госпожа – как расфуфыренный лакей.
Лакей, обряженный в роскошную ливрею, выглядел словно яркий павлин, но Елена никогда не стала бы кланяться ему в пояс. Хищный герцог в своём запылённом камзоле, внушал ей куда больше почтения, чем все прочие.
Лекарь последовал за девушкой и скрылся от посторонних глаз вместе со своей подопечной.
Дверцы кареты захлопнулись, кучер взъярил лошадей и колеса покатились по дороге, унося Елену далеко, в неведомую ей пока что, жизнь, а позади оставались Большие Гульки, жители которых, потрясённые и ошарашенные, на всю оставшуюся жизнь запомнили этот, поистине неординарный день.
Глава 2. Дорога в неизвестность
Из оконца кареты, мелко потряхивавшей своих пассажиров на ухабах, мало что можно было разглядеть любопытной до ужаса девице, никогда и нигде не бывавшей дальше окраины, ближайшего к сельцу Большие Гульки, лесочка.
Елена от нетерпения вся извелась и чесалась – поля, поля и опять, поля… Бесконечным казалось герцогство Валенсия, тучные пастбища и поля которого, тянулись до самого горизонта.
«Маркиза, маркиза, маркиза Карабаса…» – мурлыкала она навязчивую мелодию, прилетевшую в её уши невесть из каких глубин памяти.
И поговорить-то бедной девушке не с кем было – смутнолицый, тот, что из герцогских соглядатаев, с её глаз смылся почти сразу, убедившись предварительно в том, что ни бархатные сиденья, ни мягкие подушки у бедной сиротки, привыкшей спать на жёстких полатях, возражения не вызывают. Вон он, гордо гарцует на, мышастого цвета жеребце, пыля по обочине.
Елена, с тоской во взгляде всматривалась в, изрядно надоевший, пейзаж – опять поле.. Для разнообразия засеянное подсолнечником. Желтые головки цветов доверчиво тянулись к солнышку. И тут же захотелось семечек погрызть, да чтоб жареных, да чуть солёных! Аж слюни потекли у бедной сиротки.
Вспомнилось, как важные старостихины дочки, принарядившись ради вечера седьмого дня, сидя на широкой скамье под пышной липой, лузгали семки, а вокруг них, точно мухи над вареньем, вились кавалеры местные, угодливые, да предупредительные.
И ни один из тех парней никогда не глазел на сиротку Арлену так, как на Ульку или на Альку, старостихиных дочек.
Это теперь, от щедрот герцогских, вдова внезапно разбогатела и могла в женихах копаться, как курица в навозе, а ранее? Кому нужны две нищие женщины?