Босиком по краю моря
Шрифт:
Пчелинцева всегда была ближе к концу, поэтому приезжать с утра не спешила. К тому же она не любила толпу и нервозность, которой студенты заражали друг друга. Женя так точно рассчитывала время, что появлялась ровно в тот момент, когда выходил предыдущий экзаменуемый. Подруга Лена Титова удивлялась:
– Как у тебя получается так вовремя приезжать?
– Суржиков – зануда. Или профессионал высшей пробы. Он спрашивает каждого студента не более пятнадцати минут. Я проверяла неоднократно.
В этот
– Как ты думаешь, он разрешит мне сдать раньше, не по алфавиту? – спросила она у Лены.
Титова была старостой группы и всегда «понимала» настроения в деканате и учебной части.
– Я попрошу за тебя. Я подойду и скажу, что ты будешь первой?
– Думаешь, он согласится? – Женя с надеждой посмотрела на Титову.
Пчелинцева помнила фразу, которую приписывали Черчиллю: «Если тебе суждено пройти через ад, сделай это как можно быстрее!» Экзамен у Суржикова, понятно, не ад, но и не удовольствие. Тем более учитывая сложившиеся отношения между студенткой и преподавателем.
За день до экзамена Лена Титова радостно сообщила:
– Разрешил. Даже уговаривать не пришлось.
– Так он меня терпеть не может, ему тоже мало удовольствия ждать моего появления.
Титова снисходительно хмыкнула:
– Знаешь, вы друг друга стоите.
В день экзамена Женя оделась скромно, почти по-походному. Краситься не стала, но из духа противоречия воспользовалась любимыми духами «Эден». Маленький зеленый флакончик она всегда брала с собой, перекладывая его из сумки в сумку. На факультете было тихо – занятия уже закончились, экзамены были не у всех групп. Пчелинцева подошла к большой дубовой двери и постучала. Она даже не дала себе возможности перевести дух. Ей ответили громко:
– Входите, Пчелинцева.
Женя удивилась, но потом поняла, что, кроме нее, ждать Суржикову больше некого. Она вошла. В нос пахнуло дорогим одеколоном, и, к своему удивлению, Женя увидела, что Суржиков одет в строгий темный костюм. Обычно он принимал экзамен в достаточно «свободной» одежде.
– Здравствуйте, – поздоровалась Женя.
– Доброе утро, – ответил Суржиков. Он поднялся, подождал, пока Пчелинцева подойдет к столу. Женя приготовилась услышать свое задание.
– Предпочтете отвечать устно или письменно?
Это тоже было «ноу-хау» Вадима Леонидовича, которое многие одобряли. Кому-то легче было сосредоточиться над листом бумаги, кто-то свободнее чувствовал себя в разговоре. Жене было все равно, как отвечать, о чем она сообщила Суржикову.
– Тогда вот вам задание… – начал было профессор, но тут
– А разве студент не должен сам выбрать тему?
Суржиков внимательно посмотрел на нее:
– Порядки здесь устанавливаю я.
– Для меня они особенные, видимо, – заметила Женя.
– Пчелинцева, вы…
– Можете звать меня Евгенией Ильиничной и на «ты».
Суржиков дернулся, было видно, что он не забыл ту историю.
– Вы переходите все границы, и не очень понятно, почему я должен это терпеть.
В аудитории повисла тишина. Женя по-прежнему стояла перед Суржиковым.
– А вы знаете, думаю, надо положить этому конец. Вы не можете остановиться. Вам неведомы границы, вы плохо воспитаны.
– Это не имеет отношения к учебе. Я имею право сдать экзамен, а не допустить меня вы можете только по причине несданного зачета или общей неуспеваемости.
Вадим Леонидович вскочил из-за стола и вышел из аудитории. Женя пожала плечами и села за один из столов. Она сама не понимала, почему этот конфликт, в котором не было никакого смысла и не крылось никаких тайных интересов, не мог прекратиться. Она сознавала, что надо остановиться, но не могла забыть тот тон, которым тогда разговаривал с ней Суржиков. Она помнила ту пошлость и вульгарность, и в ее представлении эти качества «переходили» на нее. Словно она настолько вульгарна, что с ней можно разговаривать подобным образом И сделать вид, будто ничего не произошло, она не могла.
Суржиков вошел в аудиторию внезапно и стремительно. Не глядя на Женю, произнес:
– Прошу вас сейчас же зайти в учебную часть. К моему экзамену вы не допущены.
Пчелинцева вскочила. Она ожидала чего угодно, но не такой мелочности и мстительности. Она молча поднялась и вышла из аудитории.
В учебной части ее ждали декан, куратор Зоя Ивановна и Белла Аркадьевна Жерех. На факультете она читала малозначащую дисциплину, но зато была во всех комиссиях, президиумах и комитетах. Еще она любила поучаствовать в показательных «порках». «Старожилы» корпуса на Моховой не помнили, чтобы Белла Аркадьевна за кого-нибудь заступилась. Вот и теперь она сидела с видом суровой озабоченности.
– Здравствуйте. – Женя вошла в сумрачную комнату. Здесь не висели жалюзи, как везде, а были плотные портьеры. Жене казалось, что они ровесники самого университета.
– Пчелинцева, думаю, вам стоит подождать в коридоре… – начала Белла Аркадьевна.
– Ну зачем же, – тут же возразила Зоя Ивановна, – не будем томить человека.
Она зашла в кабинет к декану, и через пару минут все уже сидели за длинным столом. Декан оторвался от бумаг на столе, кашлянул и произнес:
– Что же вы, Пчелинцева, так себя ведете? Это же просто хулиганство какое-то!