Босс (не) моей мечты
Шрифт:
Глава 14.
Глава 14.
Марк.
Интересно, что изменилось за эти годы? Татьяна Александровна оттачивала навыки, приобретенные после знакомства с дядюшкой Марком? Или…
Никаких «или» не может быть. Танька слишком привлекательная, успешная и… манкая, чтобы прозябать в одиночестве. Хотя… Я почти уверен, что Уля ее останавливала. Таню вполне устраивали короткие встречи без обязательств. Ничего не значащий секс…
Не понимаю, почему от этих
Вопрос застревает в горле, когда я смотрю на нее. Хватаю частое сладкое дыхание, тону в маслянисто-темной бездне ее глаз. Сейчас они не льдисто-голубые – скорее темные, как грозовое небо.
– Ну так что, Ларина? Не робей. Напомни предмет нашего договора, пожалуйста.
– Ты обещал оставить нас с дочерью в покое, – надломленно шепчет она. – Не подавать в суд, не доказывать отцовство. И на совместную опеку над Улей не претендовать. Я не хочу, чтобы мою дочь коснулась вся эта… В общем, неприглядная сторона твоей жизни. Я слишком ее люблю, чтобы позволить этому случится.
Охуеть просто… Вот так, значит? Вот так просто, да? Отвалить от дочери и забыть о ее существовании? Интересно, Таня о ней подумала? Ульяна скажет ей спасибо, когда вырастет?
Голос Таньки звучит до черта неуверенно… А тело… Черт, она дрожит от нашей близости. От поверхности воды поднимается пар, а у Таньки зуб на зуб не попадает. Все, что она сейчас бормочет – ложь чистой воды. Заученный, чопорный текст, в искренность которого она сама не верит.
Крепче сжимаю ее бедра и тянусь ладонями выше, к мягкому животу. Очерчиваю пальцами пупок, а потом накрываю ладонью грудь, чувствуя, как в нее тотчас упирается возбужденный сосок.
– Ты сама ее рожала? – вопрос против воли вылетает из груди.
– Да, – сглатывает она. – А какое это…
– А кормила? Как она росла? В каком возрасте пошла? Когда начала говорить?
Меня накрывает не на шутку. Обида растет в груди, как раковая опухоль, выплескиваясь в похоть. Словно стекает из сердца прямиком в член.
Я беру ее лицо в ладони и, не дождавшись ответа, жадно целую. Толкаюсь в ее рот языком, кусаю губы, посасываю их. Хочет купить свободу, пусть старается.
Я словно проваливаюсь в глубокий колодец прошлого, когда она мне отвечает. Все та же Мари… Неопытная, испуганная, дрожащая. Как я мог ее сразу не узнать?
– Ты должна лучше стараться, крошка, – сиплю, на миг отрываясь от ее губ. – Я-то надеялся, что Мари обзавелась некоторым опытом, а ты… – продолжаю говниться.
Танька меняется в лице от обиды. Даже дыхание задерживает, готовясь выпалить очередную колкость.
– Ненавижу тебя, Стрельбицкий… – чуть слышно произносит она. –
– Да, примерно так.
Мы колем друг друга обидами. Ладно я, а Таня на что обижается? Разве я знал о существовании дочери? Отказывался ее принять? Или, может, дело во мне? В чудовищной Танькиной ревности? Она ведь до умопомрачения меня хочет.
– А ты сама хочешь?
Спускаю бретельки с ее плеч, обнажая груди. Из нее вырывается всхлип, а руки сжимаются вокруг моих плеч.
– Хочешь? – перекатываю соски между пальцами, не отнимая взгляда от ее лица.
– Это неважно. Хочу или нет, я буду стараться, Стрельбицкий.
Она тянется к моему лицу. Обхватывает его ладошками и целует в губы. Я не отвечаю – позволяю ей показывать старание. С трудом держу в себе подступающее дерьмо. Да что там держу – с каждой минутой словно подкидываю туда дрожжей. Танька оглаживает выступающие мышцы на моей груди, легко касается напряженного как камень пресса, спускается еще ниже, под резинку трусов.
– Молодец, Мари. Идешь в правильном направлении, – хрипло произношу я, когда ее ладонь сжимается вокруг члена.
– Сядь на бортик, Стрельбицкий, – томно протягивает она.
Спускаю плавки, запрыгиваю на низкий каменный бортик и широко развожу ноги. У меня в глазах темнеет от уместности картинки. Танька с голыми сиськами, бурлящая вода купели и такие же темные ее глаза… Тонкие дрожащие пальцы, неуверенно сжимающие мой член.
Танька ошеломленно молчит, разглядывая меня. Ласкает головку, повторяет узор вздувшихся вен пальцами, а потом несмело касается его губами.
Я опускаюсь на ледяной каменный пол, подкидываю бедра ей навстречу, задавая ритм. Сжимаю зубы так сильно, что сводит челюсти. Шумно дышу, толкаюсь, что есть силы, словно насаживаю ее рот на себя.
Приподнимаюсь на предплечьях. Не отрываю взгляда, наблюдая за двигающимися вокруг моего ствола полными губами. Ей нравится, сука… Нравится меня ласкать. Она с таким упоением это делает – гладит мои бедра, жмурится как кошка, не замечая того, что я за ней наблюдаю. Часто дышит, переводит дух, а потом продолжает.
Я тянусь к ее лицу и запускаю пальцы в мокрые волосы. Наши взгляды схлёстываются, а ее губы плотнее смыкаются вокруг головки. Толкаюсь в последний раз и кончаю, удерживая в груди хриплый стон.
– Молодец, Мари, засчитано, – усмиряя бешеное дыхание, выдавливаю я.
Танька молчит. Опускается в купель с головой, а потом выходит из воды, небрежно подхватив банный халат…
Глава 15.
Глава 15.
Марк.
Бью по воде ладонями, стремясь изгнать вернувшуюся тишину. Отчего-то именно сейчас она кажется зловещей. Погружаюсь в купель с головой, следуя Танькиному примеру, и неторопливо выхожу. Из ее комнаты слышатся шорохи – скрип дверок шкафа, звуки льющейся воды, тихие беспокойные шаги.