Босс скучает
Шрифт:
— Всё-таки преследуешь?
— Нет, — улыбается Сергей широкой деланной улыбочкой. — Решил применить последний аргумент.
Прихожу в себя и пытаюсь всучить ему папку обратно.
— Представь, мне даже неинтересно.
— Да, загляни-загляни, — усмехается он, подталкивая папку ко мне.
Скептически смотрю на него, однако приоткрываю края молочного цвета папки. Там какой-то контракт.
— И что это? И почему должно быть мне интересно? — кислым тоном уточняю я, потом вздрагиваю и прихожу в себя
— Это трудовой договор на твою новую прекрасную должность, — будто не слыша меня, настойчиво внушает мне Возов. — Посмотри четвёртый параграф, может быть цифры оклада и премиальных тебя впечатлят.
— Нет, не впечатлят, — отрезаю я и чуть ли не швыряю папкой в Возова. — Сергей, ты становишься назойливым. И, кстати, я всё рассказала Герману.
Сергей качает головой, жмёт плечами и с какой-то гадкой усмешкой шепчет:
— Се ля ви, но попробовать стоило.
Отворачиваюсь первой и иду в здание, но Сергей снова окликает меня.
— Я бы такие надежды на Островского не возлагал.
И что он собственно имеет в виду? Вот гад! Испортил такое чудесное утро.
Пока я ходила за кофе на работе появилась «Ларисаванна». Сидит за своим столом, уже что-то набирает на компьютере одной рукой, второй — накрыла стопку скопившейся корреспонденции.
— Доброе утро, — сегодня я с ней сама вежливость. Она сдержанно здоровается в ответ.
Злость куда-то пропала. Наверное, потому что нет надобности воспринимать её, как заслон или преграду на пути к Герману. Даже коротко улыбаюсь ей, но ответной улыбки не получаю. Ну и чёрт с тобой. Ледышка.
Работа совсем не лезет в голову. Может, когда увижу Германа, меня слегка отпустит. Пока же сёрфю в интернете, выискивая фото с мероприятия, где мы были. А вот и они. Куда же без светской хроники. Плюс по почте всем участникам традиционно рассылают ссылку, где можно скачать фото архивом, но я письмо пока не получила.
Активно щёлкаю мышкой, посмеиваясь над кадрами вымученного тим-билдинга под дождём. Даже себя нахожу на воротах. Такое ощущение, что я прохлаждаюсь. Стою, плечом прислонившись к стойке и скучаю, пока мужчины и кучка женщин ведут борьбу за мяч на другом конце поля.
— Что за веселье? — мои думы прерывает вопрос Германа.
Он собственной персоной стоит на моём пороге. Такой красивый, а ещё выспавшийся, отдохнувший. Словом, посвежевший. На голове, правда, бардак. Волосы слегка отрасли и аккуратная причёска, которую положено носить генеральному директору, представляет собой растрёпанные вихры, подзавитые привычной ноябрьской моросью.
Островский заходит в кабинет и тихонько прикрывает за собой дверь. Не могу и слова вымолвить, лишь моргаю и смотрю, как он идёт ко мне, чтобы наклониться и поцеловать.
Вот чего мне не хватало!
Надо было всё-таки ехать к нему вчера, тогда утренний поцелуй настиг бы меня на пару часов раньше обычного.
По коже будто разносится приятная щекотка, мои губы сами по себе приоткрываются, позволяя Герману несколько углубить контакт.
Когда он отстраняется, моё дыхание кажется мне тяжёлым и чересчур громким.
— Можно посмотреть? — Он аккуратно разворачивает монитор к себе. — Да ты мотай.
Прочищаю горло и щёлкаю мышкой, зачем-то поясняя очевидное.
— Фото с выходных.
— Ты тут мило вышла, — указывает он на снимок, где я, высунув язык, прищуриваюсь, чтобы метнуть дротик. — Такое лицо сосредоточенное.
— Ужас, надо попросить их удалить этот кадр, — теперь я кликаю мышкой в два раза быстрее, чтобы мы ещё на что-нибудь не наткнулись.
И я натыкаюсь: на Германа под ручку с «Настей». Они остановились попозировать для снимка перед входом в зал.
— Можешь дальше, кхм… пролистывать, — замечает Герман, но я подзависла.
— Знаешь, — с нажимом начинаю я, — не ожидала, что ты с ней спустишься на гала-ужин, когда всего час назад предлагал зайти за мной.
— Но ты же мне отказала, — усмехается Герман, и я вскидываю взгляд, чтобы посмотреть на ехидное выражение его лица.
— Какой вы ветреный, Герман Маркович, просто… — ищу правильное слово, — питерский… нет, европейский ловелас.
— Ловелас, — повторяет он следом, будто пробуя слово на вкус. — А мне даже нравится.
Мне даже хочется стукнуть его прямо сейчас, но я лишь откидываюсь в кресле, складываю руки на груди и возмущённо смотрю на него.
— А мне не нравится.
— Варь, — уже другим тоном тянет он, — да я никуда её не приглашал. Мы встретились в коридоре по пути в зал. Она просто взяла меня под руку.
— Руки твои отныне заняты, — уточняю я, наигранно сводя брови на переносице.
— Да заняты-заняты, — Герман снова наклоняется, чтобы поцеловать меня и успокоить.
Надо сказать, мне действительно становится спокойнее. А уж когда мы в обед спускаемся на первый этаж бизнес-центра в кафе и Герман берёт меня за руку, крепко переплетая мои пальцы со своими, на лице моём написана полнейшая невозмутимость.
Особенно, когда я ловлю удивлённые взгляды некоторых коллег, устремлённые в наши стороны.
Хорошо, что в питерском офисе я так хорошо всех не знаю, как в московском. Но разве убережёт это от сплетен?
В среду мы ужинаем у Лидии Васильевны, как и предлагал Герман. Мне всё ещё неудобно перед ней, и я даже не понимаю, пройдёт ли это чувство когда-нибудь. Очень надеюсь, что пройдёт. Иногда больнее не из-за вины перед человеком, а из-за вины перед его близкими. Особенно родителями. Которые страдают вдвойне из-за неприятностей, сыплющихся на головы их детей.