Бой без правил
Шрифт:
— Или под кого-то, — добавил Мурат Ертаев, оповещая, что за ходом нашей беседы следят и внизу.
Похоже мы и впрямь стали говорить слишком громко. Неведомый, невидимый некто подслушал. Он тут же решил лишить полковника Ветрова всех доказательств его смелой гипотезы. Багровый восток стал быстро тускнеть. Краски выцвели, картинка смазалась. Складывалось впечатление, что художник, набросавший этот смелый эскиз, вдруг опомнился, устыдился своих фовистских экспериментов и тут же кинулся приводить пейзаж к канонам грязного,
— Все, представление окончено, — мне оставалось лишь констатировать очевидный факт. — Солнце поднялось выше. Очевидно под таким углом эффект не наблюдается.
Мне никто не ответил, да и вообще вокруг повисла гробовая тишина. Слышалось лишь дыхание стоящего рядом Лешего. Он глубоко втягивал ноздрями воздух, как видно стараясь уловить в нем новые незнакомые примеси. Зря старался. Очень немногие газы можно вот так запросто учуять на нюх.
— Почему мы не видели этого раньше? — наконец осмелилась подать голос Лиза.
Как по команде все повернулись ко мне. От этих жаждущих правды глаз, от горящей в них надежды, что сейчас подскажут и научат я почувствовал себя Лениным на броневике.
— Наверное, это стало заметно совсем недавно. Может свою роль сыграли температура атмосферы, всплеск солнечной активности или еще что… — Пришлось отвечать первое, что взбрело на ум. Скорее всего именно поэтому уверенности в моем голосе было малость поменьше, чем у вождя мирового пролетариата.
— А мы то, идиоты, надеялись, что воздух очищается, — горестно и вместе с тем зло прорычал себе под нос Нестеров. Милиционера словно оставили последние силы, и он грузно опустился на башню.
— Видать нас и вовсе вычеркнули из списка… окончательно и бесповоротно, — Загребельный задумчиво пробурчал у меня за спиной. — Если дело уже и до атмосферы дошло…
Это было сказано только для меня. А если бы кто и услышал, то все равно вряд ли понял. Зато я понял, ох как понял!
— Но мы ведь до сих пор не чувствуем этих изменений, — из группы, стоящей у борта бронетранспортера, донеслось негромкое восклицание Сергея Блюмера.
— Пока не чувствуем, — поправил аспиранта Соколовский, — только лишь пока.
От этого замечания авиастроитель как-то сразу скис. Похоже, у него имелась какая-то теория, но капитан одним махом вышиб из-под нее весь фундамент.
— И чего теперь делать? — несколько потерянным голосом поинтересовался прапорщик ВДВ. — Эта хрень… она ведь происходит повсюду, от нее ведь не спрячешься, не сбежишь.
Не знаю как кто, а я воспринял этот вопрос напрямую адресованным именно ко мне. И на него у меня имелся лишь один вариант ответа:
— Сперва найдем эти чертовы платформы, а потом видно будет.
— Платформы? — Нестеров поглядел на меня, как на маньяка-взрывателя, который собрался
— На кой хрен нам теперь это оружие, пусть даже и суперсовременное? — развил идею милиционера Клюев. — Застрелиться можно и из нашего, проверенного.
Что я мог на это ответить? Рассказать им правду? Пересказать туманные намеки Главного, мол, «не важно куда идти, главное для чего». Потребовать немедленно, сию секунду, проявить разум, человечность, любовь и доброту? Убеждать, что если исполнить все это, то на Землю снизойдет прощение, и мы заживем как и прежде? И самое приятное — уже не придется никуда идти!
Когда я оторвался от своих раздумий и вернулся к реальности, то обнаружил, что все смотрят на меня и ждут объяснений.
— Я точно знаю, что надо идти в Белоруссию.
Объяснение у меня получилось не ахти какое. Серое вещество еще вроде как не синтезировало ответ, а язык его уже вытолкнул. И произошло этот как-то очень быстро и легко, словно вовсе и не я говорил, словно слова произнес кто-то другой, стоящий у меня за спиной. Захотелось даже оглянуться и поглядеть туда, правда сделать этого я так и не успел.
— Ну, товарищ полковник… Ну, вы ты точно того… — позабыв о всякой субординации, Клюев повертел пальцем у виска. — Не в себе маленько.
Сразу стало понятно, что это «не в себе маленько» — самое мягкое выражение, которое прапорщик сумел подобрать. На самом деле ему жуть как хотелось выдать кое-чего покрепче.
Тут меня и клемануло. Цирк-зоопарк, думаю, ради тебя же, червяка ничтожного, стараюсь, ради всех вас! А вы вон как! Развели мы тут с Лешим демократию, хочу — не хочу… В жопу все это! Построить всех и бегом марш исполнять приказ…
— Товарищ полковник, — тихий и какой-то слегка потерянный голос Кости Соколовского прозвучал совсем рядом, — подкиньте до Подольска, очень прошу.
Вот и все! После этих слов у меня внутри что-то сразу сломалось. Пропала и злость, и решимость, и боевой запал. Стало как-то пусто и уныло. Пришло понимание: мы с Андрюхой теперь одни, никто в нас не верит, никто за нами не пойдет. Даже Лиза с Пашкой, казалось бы самые верные и преданные друзья, и те призадумались.
— Грузитесь, — произнес я обреченно. А когда никто не двинулся с места, с сердцем гаркнул: — В машину, я сказал!
Стараясь заглушить душевную боль и разочарование, я гнал БТР на полной скорости. Я стремился слиться с машиной и в этом единении обрести хоть немного покоя, хоть каплю былой уверенности и рассудительности. Как там с покоем, не знаю, но рассудок ко мне понемногу стал возвращаться. Именно это и позволило заметить, что «восьмидесятка» как-то подозрительно раскачивается. Пришлось тут же сбросить скорость.
Сидевший на соседнем сидении Леший узрел в моих действиях совершенно другой мотив: