Бой вечен
Шрифт:
И то, что французы стояли крепко до сих пор – это исключительно их заслуга. В том числе тех нескольких парней из Иностранного легиона, которые едут сейчас со мной в одной машине.
И которые, возможно, пристрелят меня. Эти парни – зуб даю, что они из ОАС [71] . То есть привыкли стрелять в спины, а потом писать оправдательные рапорты. Если у кого-то из них возникнет интересная идея относительно меня…
Остается надеяться только на то, что генерал Бельфор объяснил им, что к чему. У меня нет никакой вражды к Франции, более того – я хочу помочь.
71
Organisation de l'armee secrete,
– Внимание! Минута! – провозгласил водитель, до этого он молчал и правил машиной, как гонщик на трассе какого-нибудь урбан файт-рэйсинга [72] .
Патрис повернулся ко мне, второй, с штурмовой винтовкой – я знал, что его зовут Дидье, включил плафоны подсветки на заднем сиденье.
– Еще раз. Я иду с отставанием от вас метров на пятьдесят. Начало операции по зачистке – парни дадут очередь в воздух, трассерами – но мы там вряд ли их увидим. Семь патронов, ровно семь, не больше и не меньше.
72
В нашем мире не существуют. Ралли по городу, нелегальные, но, тем не менее, регулярно имеющие место быть.
– Понял, мсье, – кивнул я, лучше этих парней не злить.
– Я подключусь, если вы не сделаете работу. Если сделаете – я вас прикрою, а Дидье прикроет нас обоих. Тащите этого урода обратно, понимаете? Здесь ни хрена не пройти машинам, если мы не вытащим его сюда, к исходной точке, то там и останемся.
– Ясно.
Касба и в самом деле была настоящей цитаделью – по многим улицам машина вообще не могла пройти, ширина улицы метр-полтора. Как труба – если будет встречный бой, то промахнуться невозможно, все пули в тебя. Есть и в Касбе омерзительные улицы-лестницы, это когда вся улица представляет собой лестницу. Алжир – это город на побережье, на прибрежных холмах, и улицы здесь очень крутые.
«Ситроен» резко тормознул прямо посреди узенькой улицы.
– Пошли!
Ночью Касба замирает. Здесь живет в основном мусульманское население, после пятого намаза аль-иша все правоверные ложатся спать, потому что Аллах ночью велел спать. Не так давно закончился Рамадан, расчет еще и на это – потому что во время Рамадана мусульмане после захода солнца разговляются, днем есть нельзя. Много, очень много надо знать, чтобы эффективно действовать в таких районах – и даже сейчас, после всего, что мне довелось пережить на Востоке, я не могу сказать, что знаю достаточно.
Для этого дела я надел ботинки на мягкой резиновой подошве – и все равно было слышно. Проклятье, все равно было слышно! В этой длинной, темной как кишка, отвратительно воняющей улице стены усиливали и отражали звук, и я слышал свои шаги. А если я слышал – значит, слышать могли и все остальные, кто пожелает это услышать. Хотя бы те же нукеры моего давнего знакомого, которого я ищу здесь.
Кошка, тощая и облезлая, выскочила на меня одушевленным комком черноты, села поперек улицы и уставилась на меня своими желтыми глазищами. Как ни странно – это для меня был добрый знак, тем более что кошки так себя обычно не ведут, людей они боятся. Люди делятся на собачников и кошатников,
Кошка сидела, обвившись хвостом посреди темной, грязной улицы, и смотрела на меня, как адский страж врат Касбы, не пуская меня дальше.
– Извини, киса, у меня ничего нет для тебя, – шепотом сказал я по-русски, – а деньги, думаю, тебя не заинтересуют.
Услышав человеческий голос – у кошек превосходный слух, – кошка прыгнула в сторону и исчезла в темноте.
Я был у самого подножья лестницы довольно длинной, ступенек на пятьдесят, а дальше улица продолжалась. Получается, что если кто-то пойдет мне навстречу – он не увидит меня до тех пор, пока не ступит на лестницу. Но и я не смогу видеть, кто идет мне навстречу.
И я принял решение. Поднялся до середины лестницы и так и залег на ступеньках. Если кто-то пойдет – возможно, меня примут за клошара [73] . А возможно – и нет, как судьба распорядится. Может, именно это хотела сказать мне кошка – что мне не надо идти дальше.
Очередь протарахтела, казалось бы, за километр от моего неудобного и вонючего (здесь не было канализации, так что представляете…) убежища – хотя выстрелы были метрах в ста, не больше. Парашютисты Иностранного легиона начали облаву на соседней улице, чуть выше, одну из многих облав, какие здесь проводились – и тараканы сейчас должны были начать разбегаться по своим норам.
73
Бездомного, нищего.
Ровно семь выстрелов. Началось.
Ловить кого-то в Касбе – дело неблагодарное. Сосед, высунувшись в окно, мог подать руку соседу с противоположной стороны улицы. А мог и не только подать руку – но и перекинуть что-то вроде веревочного моста или просто пару досок – вот тебе и готов проход. Крыши здесь в основном арабские, не островерхие, как в Европе, а плоские, потому что здесь мало дождей – и потому уходить, при наличии достаточной сноровки, можно и по крышам. Здесь даже злейший враг, кровник, поможет преследуемому уйти от облавы, потому что на этом держится Касба. И потому сейчас парашютисты, «входящие в адрес», вряд ли кого-то поймают, это просто загонщики. Роль охотников в сегодняшней игре выпала мне, Патрису и Дидье. А может быть – роль жертв.
Над крышами, освещая пространство внизу мертвенно-белым светом, завис «Алуэтт-3», маленькая и верткая винтокрылая машина, используемая парашютистами для таких операций – у нее с обеих сторон прожекторы и два стрелка, с прожекторами совмещены пулеметы. Это должно заставить тех, кого мы ищем, принять решение уходить не крышами или через окна и спешно перебрасывая мосты через улицы – а по земле. Пробежать всего пару кварталов, ныряя в подъезды, продвигаясь черными ходами и квартирами на первых этажах, через которые можно выскочить на другую улицу – и уйти. Не может быть, чтобы где-то рядом не было машины.
Тем временем перестрелка – обычно парашютисты выпускали магазин-два очередями в воздух, чтобы психологически подавить атакующих при штурме – не только не стихала, но и усиливалась, уже гремели гранаты. Вертолет, назначенный в воздушный патруль над Касбой, только чтобы прижать этих ублюдков к земле и не дать им уйти крышами – прошел прямо над тем местом, где я лежал, на мгновение ослепительный свет его прожекторов залил улицу – а потом все снова погрузилось во мрак, разрываемый лишь кое-где светом из окон – и через минуту в той стороне, где была перестрелка вступил в дело скорострельный авиационный пулемет. Его поспешное захлебывающееся стакатто ни с чем не спутаешь.