Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус
Шрифт:
– Сделаю, боярин-батюшка! Сполню.
Вот аспид! Вот ворон-то, собачина облыжная! Пряник обсосанный, хмырь, гад ядовитейший! Что удумал!
Разъяренная Полинка уже и не знала, как еще обозвать дядюшку… ишь, родич выискался – попользоваться да продать хвалынцам? Корвин сын! Однако, по всему, тут сейчас не ругаться, тут думать надо. Ишь ты, вроде б за Павлуху сватал, в амбар, вот, посадил, и вдруг… Да! Он же сказал – «может». Что-то задумал, гад премерзкий. Против Павлухи – ясно. Каким-то иным образом землицу забрать… а уж если не выйдет,
– Полинушка…
Позвал кто-то снаружи. Ясно, кто – слуга рыжий, Охрятко, охальник тот еще, да и трус, каких мало. Правда, не дурак, это уж точно – не может же в человеке уж абсолютно все плохо быть.
– Полинушка… я тебе покушать принес… Боярин-то батюшка наказывал, чтоб хлеб да вода, а я вот тебе – вчерашних щей в крынке…
– Так давай, коли принес, – быстро отозвалась девчонка. – Открывай ворота-двери, распахивай…
– Погодь. Погодь малость.
Ну да, распахнул, отворил двери. Только вокруг – челядь да закупы с факелами. Свету, вишь ты, мало… Вот попробуй, убеги тут!
– Кушай, милостивица.
– Мх… кушай. Ложку-то почто не принес?
– Ась? Посейчас… А вот тебе кадушка поганая, чтоб на улицу не ходить.
Тьфу ты, чтоб тебя! Чтоб не ходить… Чтоб тебе не выводить, вот что! Да уж, с кадушкой поганой хлопот меньше… только что запах. Ладно!
Наскоро похлебав щей, Полинка вернула миску слуге и, поведя плечом, вздохнула, пожаловалась:
– И всю-то ноченьку мне одной сидеть, комаров да лягух слушать.
– Так ты, милостивица, спати ляг.
– Так не уснуть сразу-то… скучно. Кабы ты, Охрятко, у амбара бы посидел, со мной поговорил бы.
– А это можно! – слуга довольно ухмыльнулся. – Чего не поговорить? Я, знаешь, сколько разных сказок-присказок знаю?
Уходя в амбар, девушка спрятала улыбку – ага, ага… подожди, будет тебе присказка. Ничего конкретно она, правда, еще не придумала, но знала – придумает. И – очень и очень скоро.
Так и вышло. Терпеливо выслушав пару недлинных Охряткиных «сказок», Полинка нарочито громко зевнула, как приличествует зевать вовсе не юной девушке, а какому-нибудь жирному хитровану-купцу – заморскому гостю.
– Ах, – пожаловалась. – Помню, как давно еще матушка мне спинку на ночь чесала. Так я и усыпала – легко да благостно… Уж теперь-то некому почесать. Ах, помнится раньше, в деревеньке дальней… ох, уйти б туда… когда-нибудь и уйду, может, даже совсем уже скоро.
Не зря так сказала девчонка, хитрая, как тот же заморский гость – давненько приметила, как посматривал на нее служка. Этак похотливо, со вздохами… Иной раз пройдет мимо – обязательно как бы невзначай заденет, прижмется… Большего-то чего опасался, а так… Ой! А се летось как-то подсматривал на реке… не только за Полиной, и за другими девками.
– Не знаю, зачем меня дядюшка сюда посадил, – словно сама с собой вслух рассуждала боярышня. – Я ведь не глупая, понимаю все – для моего же счастья старается…
– Вот-вот! – обрадованно поддакнул Охрятко. – И я о том говорю… Спинку-то тебе б и язм мог почесать, не хуже, чем иные. Уж не обидел бы. Руки у меня, знаешь, какие нежные!
– Прям так и нежные? – томно вздохнула Полина. – Ну… почеши, пожалуй. Может, усну.
– Ага… посейчас…
Голос рыжего слуги задрожал от нетерпения… нет, парень не собирался делать ничего такого, постыдного – кто он и кто эта девушка? Просто прикоснуться к ней, ощутить нежную теплоту тела, запах волос… закрыв глаза, представить, как…
– Ну, где ты там? Я уже платье сбросила.
Услыхав такое, Охрятко уже не раздумывал: вмиг отбросил удерживающий ворота кол, распахнул створку…
И получил по башке граблями – от всей души! Так, что искры из глаз покатились и свет белый померк.
– Ничо, отойдет, – сноровисто затащив в амбар бездвижное тело слуги, сама себе прошептала Полинка.
Бить она умела – знала, как – здесь же, у дядюшки, и научилась от воинских холопей-слуг, и сейчас приложила со всем старанием, однако меру соблюла – зачем христианскую душу раньше времени на небеса отправлять?
Будь вместо Охрятки Пахом или какой другой оглоедина, девчонка и не решилась бы на такое… что-нибудь бы другое придумала – на то и ум.
– Ну, прощай, парень…
Закрыв амбар, боярышня шмыгнула за овин, а уж там дальше перебралась и через ограду, совсем забыв подпереть дверь колом. Не до того было! Выбралась – молодец, на дворе ни одна собака не тявкнула, еще бы – кто ж всех этих псинищ кормил? А теперь поспешать надобно, поспешать, уж, слава господу, куда бежать, Полинка себе представляла неплохо – все стежки-дорожки знала.
Сломя голову, однако, вовсе не неслась – стемнело уже, да и девчонка не дура. Свалиться в какой-нибудь овраг да сломать себе шею? Оно ей надо? Шла ходко, но с осторожностью, иногда и в ручьи спускалась, по воде шла – погоню (вдруг да случится?), собачек с толку сбить.
На то еще был расчет, что, как вскроется все, начнут Охрятку пытать-спрашивать – он про дальнюю деревеньку и вспомнит, мол, туда вроде как собиралась беглянка. Деревенька та под Ростиславлем-городом, где с матушкой когда-то жили, не большими боярами, правда, а так, своеземцами. А потом нагрянул татарский отряд – ух, и рожи, ну до чего же поганые! Или то не татары были, половцы – черниговские князья их обычно с собой приводили, когда на смоленскую землю в набег шли.
– Ой, и корва ж я, не хуже дядюшки! – покачала головой Полинка, присев ненадолго передохнуть на опушке леса. – Охрятко, Охрятко, парень… не будет тебе жизни теперь. Однако, а что же делать-то было? Оно, конечно, так – говорят, на чужом несчастье свое счастье не выстроишь. Говорят – да, так, однако, поступают совершенно наоборот! Взять хоть дядюшку… да что там дядюшку – любого боярина, князя… Вот и у Полинки вышло то, что вышло – что и задумала.
Все, хватит отдыхать – дальше идти надо! Луна полная, ноченька ясная, звездная, идти не так уж и далеко – само собой, не в деревеньку дальнюю.