Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус
Шрифт:
– Охрятко, Пахома с Карякой покличь!
– Сделаем, батюшко!
Рыжий тут же усвистал прочь, за дверью послышался крик… Двух огроменных долболобов – Пахома с Карякой – долго звать не пришлось: оба несли службу у хозяйского крыльца, откуда и явились ретиво, преданно поглядывая на боярина одинаковыми пустыми глазами.
– Девку – в амбар! – тут же распорядился Онфим Телятыч. – Да стеречь, ужо у меня, смотрите!
Парни разом поклонились.
Боярин ухмыльнулся, оборачиваясь к строптивой племяннице:
– Ну, что стоишь, дщерь? Пшла!
– И пойду! – сверкнули жемчужно-серые глазищи, руки в кулачки сжались.
– Но, но, ты не зыркай!
– Лучше
– Иди уж! – Онфим Телятыч аж притопнул ногою, даже хотел было выругаться, но постеснялся висевшей в углу иконы Николая Угодника, на которую и перекрестился широко и смачно, заступничества и помощи попросил: – Ой, святый батюшка, помоги! А уж Онфим Телятников заботами своими приход не оставит, чем могу – помогу. Лишь бы дело сладить! Ах как бы хорошо все устроилось: к моим-то пастбищам – да Пашкин заливной лужок, к сенокосам – пожню… Да и за пожней у Павлухи – не одна болотина, еще и лесок – а там и дичь, и грибы и ягоды. Девок-челядинок послать… Уф! Лишь бы сладилось все, лишь бы сладилось. А? Как мыслишь, Охрятко?
Проводив взглядом вышедшую из горницы Полинку, слуга тряхнул рыжей челкою:
– Непременно все сладится, батюшка боярин, непременно! Павлуха Заболотний – зол, жаден… да глуп – о том все знают. А Полинка – девка не дура.
– Не дура, так, – согласно кивнул боярин. – Одначе строптива больно! Ни-чо. Мы строптивость-то еённую сбавим. В амбаре денек-другой посидит, подумает – сама за Павлуху попросится!
– То так, боярин-батюшка, то так!
Скрипнув, затворилась за строптивой боярышней тяжелая дверь. Слышно было, как пустоглазые оглоеды, хмыкнув, подперли дверь колом.
– Ишо б во-он ту щель заколотить, – задумчиво произнес кто-то из парней.
– Которую?
– Да эвон, под крышей. Вдруг да выберется?
– Не выберется, Пахоме. Что она, кошка, что ли?
Хм… что там за щель-то?
Дождавшись, когда глаза немного привыкнут к амбарной полутьме, юная пленница пристально осмотрелась. Вообще-то, щелей вокруг было много – солнечный свет проникал сквозь них тоненькими светлыми лучиками, казавшихся вполне осязаемыми из-за танцующих в них пылинок, боярышня даже не выдержала: улыбнулась, протянула руку – потрогать.
И тут же отдернула – ну, вот еще! Делом нужно заниматься, а не дурью страдать. Чем за Пашку замуж, так лучше уж утопиться, или… сбежать! Все одно в дядюшкином доме больше не жизнь, тем более – у Заболотнего Павлухи, который, говорят, же не одного слугу самолично насмерть кнутищем забил. А один раз – опять же, люди сказывали – Павлуха сей чуть не женился, правда невеста вовремя сбежала – позор смертушке лютой предпочла. Да-а, было дело. Нехристь этот Павлуха, хуже татарина, про которых за последние года два тоже много чего сказывали. Говорят, что… Впрочем, черт-то с ними, с татарами, о другом думать надобно! И что ж делать? Щели-то, хоть их и много, да маловаты, и в самом деле – только кошке пролезть. А кроме щелей, что тут, в амбаре-то? Солома, какое-то тряпье, старые грабли… Через неделю, между прочим, жатва. Скоро, скоро уже наполнится амбарец житом-зерном свежим, отборным – мешки некуда ставить будет! Ну, а пока вот так – пусто.
Наклонившись, Полинка взяла в руки грабли, пошерудила по стенам, в щели потыкала, спугнув каких-то пичуг – видать, было у них под стрехой амбарной гнездо. Не! Не вылезти! Изнутри – ну, никак… Да и незачем: ежели изнутри дверь не открыть, так надо – снаружи. Попробовать стоит – чай, не дура! Раз уж задумала сбежать – никто не удержит,
Однако сбежать с ним можно… не в Краков, конечно же, а в Смоленск, там тоже дальние родичи есть, авось да пригреют. А нет – так и до Кракова. И там люди живут. Все лучше, чем тут, с лиходеями этими – дядюшкой да Павлухой. В Кракове-то, чай, у дядюшки Онфима Телятникова руки коротки достать. Впрочем, какой он, право слово, боярин, так… слуга вольный, за землицу с народишком Всеволоду-князю служит, как ему самому – рядовичи. Луг да пашни – все от князя, а своих-то вотчинных земель – раз, два и обчелся. Потому и рассчитывал на племянницу, удачно б на Павлухе женить – землицы б изрядно прибавилось. Хм… Интересно только – как? Что он, с Павлухой вместе хозяйничали бы? Не-е, дядюшка прехитер изрядно, не то что тот… уж обвел бы вокруг пальца заболотнего злыдня, это уж запросто!
Ладно! Черт с ними со всему – надобно жизнь свою самой устраивать, а для начала – выбраться из амбара. Это и хорошо, что дядька ее тут запер – меньше пригляду! А то куда ни пойдешь – всюду бабки, девки, слуги-дубинщики. Никуда, никуда от чужих взглядов не скрыться… А тут – всего двое: Пахом с Карякою. Оглобли они, конечно, еще те, да вот только ума невеликого. Вдвоем-разом все одно не будут ночью амбар охранять – по очереди, либо вообще смотреть не будут – к чему, коли наружу-то ну никак не выбраться?! Это уж правда – никак. Значит, надо так сделать, чтоб кто-то из стражей сам двери отпер. А как так устроить? Думай, думай, девка, на то тебе и голова дадена – не токмо косу черну носити.
Меж тем дело приближалось к вечеру: ярко-золотые полоски-лучики с танцующими пылинками превратились в оранжевые, а затем и вовсе исчезли, расплылись белесым туманом.
Полина вздрогнула, услыхав, как во дворе заржал конь. Неужто боярин ехать куда-то собрался? Это на ночь-то глядя?
А, похоже, что так!
Девушка прильнула ухом к щели, прислушалась.
Ага! Вот раздались озабоченные голоса слуг, а вот прогрохотал басом хозяин:
– Пахом, Каряка – копья берите, дубины, да седлайте коней – со мной поскачете. Может, еще – хо-хо – не придется Полинку никому отдавать…
Услыхав такие слова, девушка радостно улыбнулась – неужто? Ежели так, тогда и бежать никуда не надобно.
– Не отдам, – глумливо хохотнул боярин. – Себе оставлю – девка она справная, а язм – вдовый. А? Как вам, парни?
– Славно придумал, Онфим Телятыч! Полинка девка красная! Детушек те нарожает, да…
– От дурни! – на этот раз похоже, что от души расхохотался хозяин. – Нужны мне от нее детушки? Она ж племянница – все про то знают… Так, побаловаться, укротить – да продать купцам хвалынским. За красивую девку те немало дадут, даже и за порченую. Хо! Ну что там, собрались? Едем! Охрятко, открывай ворота… да за девкой приглядывай, не спи, а то ужо у меня!