Боярин
Шрифт:
Якоб любил полнолуние. Особенно когда небо, как сегодня, было чистым. Огромный желтый блин висел в вышине, и светло от него было в ночи. Воин шел вдоль берега Священной реки, мечтая о кувшине сладкого вина и теплой постели. Усталость отступала, и казалось, что луна придает ему новые силы.
Он остановился, полюбовался серебристыми отблесками на воде. Лунная дорожка, бегущая по водной глади, манила его. Ему захотелось встать на этот зыбкий путь и уйти. Уйти вслед за луной туда, где нет ни добра, ни зла, где все ясно и легко, где можно просто жить, не думая ни о чем. Вот только есть ли жизнь на той
– Какая великая ночь, – выдохнул Якоб, поднял руки вверх и раскрыл ладони навстречу лунному свету.
– Не боишься, что луна украдет твою душу? – От неожиданности Якоб вздрогнул.
– Кто здесь? – он схватился за рукоять своего короткого меча.
– Неужто ты и вправду испугался? – Из тени вышел человек, закутанный в тяжелый плащ, с длинным посохом в руке.
Лицо его скрывал мешковатый клобук, но Якоб узнал этот голос.
– Доброй ночи, Авраам, – воин встал на колени, снял шлем и склонил голову. – Благослови, ребе.
Авраам положил шершавую ладонь на темя воину.
– Да благословит тебя Господь.
Якоб поднялся и еще раз взглянул на луну:
– Она сегодня такая красивая.
– Да, – отозвался Авраам, – Создатель не напрасно старался. Ночной светильник ему удался. Красиво. Жаль, – вздохнул он, – что мой сын больше не увидит этого света.
– Все в руке Божьей, – ответил Якоб.
– Как новый шад? – спросил Авраам.
– Он божественен, как и положено шаду. – Они неторопливо шли по берегу задремавшей реки и вели неспешную беседу.
– Я привязался к нему, пока мы сюда добирались, – спокойно рассказывал старый ребе, – смышленый мальчишка. Вот и мой Давид в детстве был таким же. Жалко, что не суждено ему пожить подольше.
– Восемь лет – срок не маленький, – возразил Якоб.
– Но и не большой. – Посох старика глухо стукнул о берег. – Меньше, чем сыну моему, Господь шаду отмерил.
Он немного помолчал, а потом спросил:
– Так ты не знаешь, почему погиб мой мальчик?
– Нет, Авраам, – Якоб разозлился на старика, но виду не подал. – Видно, Богу так угодно было. И потом, я же говорил, что на помощь подоспел, когда уже все кончилось.
– Ну да, – кивнул старик, – ты говорил. Запамятовал я. Видно, старею. Ладно. Ступай себе с Господом, Якоб бен Изафет, – и побрел прочь.
Поморщился воин, вслед Аврааму глядя, а когда фигура старика растворилась в ночи, плюнул досадливо.
– И чего ему не спится? – сказал зло. – Чего все вынюхивает?
И если бы кто-нибудь мог увидеть сейчас глаза телохранителя, то наверняка бы догадался, что все эти годы Якоб и Авраам тихо ненавидели друг друга.
Никак не мог простить старый ребе, что Якоб занял место его погибшего сына. Все подозревал в чем-то воина, все пытался сунуть нос в дела телохранителя. Только и Якоб был непрост. В открытую драку с Авраамом не лез, но и в долгу не оставался. Старался подальше убрать старика от кагана. При случае нашептывал Иосифу о том, что состарился ребе, что давно на покой пора Аврааму, а на его место кого помоложе посадить нужно. Посговорчивей.
Вот только каган уговорам этим не сильно поддавался. Знал он Авраама бен Саула еще с тех времен, когда сам юнцом был. Дружили они, доверяли друг другу, вместе росли, вместе охотились, вместе по молодухам бегали,
Встряхнул головой непокрытой Якоб, отогнал заботы и мысли дурные, шлем надел и домой поспешил. Устал за эти дни, сильно устал. Только и дома он не сразу покой нашел, прямо с порога ему заботу отыскали. Правда, забота эта приятной оказалась.
Привратник от него принял меч с доспехами и радостно сообщил, что поутру из Булгара управляющий вернулся. Да не с пустыми руками, а с прибылью. Исполнил он приказ Якоба, привез то, что ему хозяин велел, и теперь ждет не дождется, чтобы гостинец показать.
– И где он? – спросил Якоб.
– В зале гостиной дожидается.
– Вели мне воды согреть, поесть подай и вина побольше, – распорядился воин и поспешил с управляющим повидаться.
Зала гостиная была небольшой. Не любил Якоб гостей, да и сам по чужим домам не ходил. Многие хотели к телохранителю каганову поближе быть, подластиться к нему пытались, дорогими подарками одарить, только понимал воин, что нельзя слабину давать, а то сядут на шею богачи итильские, заставят интриги плести, начнут волю ему свою навязывать, и не отбрыкаешься потом. Не по нраву это было Якобу. Дикарем в горах рос, и придворные тонкости ему чужды были. За то и любил его каган, а воин от подарков не отказывался, но и близко к себе никого не подпускал. За три года друзьями так и не обзавелся, потому что знал: дружба, на выгоде и интересе общем замешанная, крепкая на вид, но только в любой момент смертной враждой обернуться может. Да и времени у него свободного мало было, редко его каган от себя отпускал. А в те мгновения, когда у него роздых случался, он старался в одиночестве быть. И жизнь такая его вполне устраивала.
Влетел в залу Якоб, головой закрутил, не сразу разглядел своего управляющего. Свернулся тот у очага клубком, словно котенок, шкурой барсовой накрылся и спит. Устал, видно, с дороги, вот и сморило его. Воин и сам едва под собой ноги чуял, но охота, говорят, хуже усталости любой бывает. А Якобу охота было. Ой, как охота. Растолкал он придремавшего.
– Нафан, слышь, Нафан, – говорит, – ты привез?
– Что? – не понял тот спросонья, кто это к нему пристает, отмахиваться начал.
– Вставай, говорю! – не на шутку рассердился Якоб.
– А-а-а, – продрал глаза Нафан и испуганно уставился на воина. – Это ты, хозяин?
– А кто же еще?!
– Ты прости, хозяин, – Нафан поспешно вскочил и зашатался.
– Да ты пьян?
– Нет, хозяин, даже росинки во рту не было, – старался Нафан поскорее в себя прийти.
– Так чего же ты тогда?
– Ну, ведь усталость сморила. – Управляющий себя в руки взял, глаза продрал, но дышать старался в сторону, чтоб хозяин винный дух не учуял. – Я же не евши, не спавши к тебе спешил, вот и утомился.