Боярская честь
Шрифт:
Бояре разошлись, пряча глаза. В разведке погибнуть немудрено — основные силы далеко, помочь некому. Но не зря говорят «На миру и смерть красна». Одно дело — погибнуть в сече, явив геройство, при куче свидетелей, которые потом на пирах будут рассказывать о славных подвигах боярина или его дружины. И совсем другое — уйти в поход малый небольшой дружиной и погибнуть. Неясно тогда пославшим, почему дозор не вернулся — в плен взяли или погибли в бою, а может, в болоте утопли и следов от них не осталось. Потому и желающих идти в дозор не было. Риска много, славы не добудешь.
Я вернулся к своим,
— Если на большие силы нарвёмся и бой придётся принять, ты сразу уходишь в наш лагерь. Запрещаю тебе принимать с нами бой. Твоё дело — передать боярам: где враг, сколько его, в каком месте. Понял ли?
— Как не понять!
— Тогда поехали. Мушкеты у всех заряжены?
— У всех.
— Держите глаза открытыми, не болтайте. Едем тихо, как я вас учил.
— Не подведём, боярин.
После произошедшей сечи, когда мои холопы увидели меня в бою да узрели, на что способен в умелых руках мушкет, их отношение ко мне переменилось. Нет, они не стали более исполнительными или предупредительными. Просто если раньше они выполняли распоряжения боярина, как следовало их исполнять холопу, то теперь в их глазах я читал уважение. Они видели, что я не отсиживаюсь за их спинами, а уж то, что я бился обеими руками, просто привело их в восторг. Я сам слышал, как один из моих ратников говорил воину Никиты Тучкова.
— Видал, как наш боярин воевал? Што-то я не видел больше никого из бояр, кто двумя саблями без щита врагов рубит. То-то, знай наших. Во всём войске только наш боярин обоерукий.
Им, простым людям, живущим от меча, было важно знать, что их боярин не трус, что он также рубится в сече и так же, как и они, может быть ранен или убит.
Мы выехали на лесную дорогу, откуда вчера нам навстречу вырвались литвины. Снег был утоптан, за ночь подмёрз, и ехать было легко. Единственное, что мне не нравилось — он похрустывал под копытами. Через каждые двести-триста метров я поднимал руку, и все останавливались. Я и мои холопы вслушивались — не раздастся ли впереди грозный топот множества копыт.
Через версту дорога делала поворот, и мы остановились перед ним.
Оп-па! Далеко впереди, за поворотом, хрустел наст — по дороге явно ехало несколько верховых.
— Все уходим в лес — лошадей отвести подальше, чтобы с дороги видно не было.
Я первым свернул с дороги, остальные направили лошадей по моему следу. Мы заехали в лес, привязали коней к деревьям.
Вышли на опушку.
— Приготовьте мушкеты, — сказал я. — По моей команде стреляйте, но не попадите в первого, он — мой.
Я решил, что если конников немного — мы перебьём всех, кроме одного, нужного мне в качестве «языка», способного рассказать, где расположились войска неприятеля.
Из-за поворота, осторожно оглядываясь, медленно выехали четыре всадника. Наверняка такой же дозор, как и наш. Эх, литвины, вслушиваться надо, а не только на глаза надеяться. А у них на головах шлемы, под ними — войлочные подшлемники. В них же с пяти шагов ничего не услышишь.
— Целься! — прошептал я.
Команда оказалась лишней — все уже выцеливали свою жертву.
Я навёл ствол мушкета, заряженного пулей, на лошадь передового всадника. Убить его нельзя, надо убить его лошадь,
— Огонь! — крикнул я.
Прогремел залп, всё вокруг заволокло сизым дымом.
— Сабли наголо, вперёд!
И сам, поднявшись во весь рост, бросился к дороге. Холопы мои не подвели — трое всадников были убиты, а под первым убита лошадь. При падении она придавила ногу всаднику, и теперь он безуспешно пытался её выдернуть. Заметив наше приближение, он затих и стал шарить на поясе. Я приставил к его груди саблю.
— Затихни.
Холопы убрали оружие, приподняли лошадь. Я за руку выдернул литвина из-под туши коня. Снял с пленника пояс с ножом и саблей, отдал его Федьке.
— Кто таков, зачем здесь?
— Не буду отвечать.
— Вяжите его, ребята.
Пленного шустро связали, усадили на породистую лошадь. Ещё двух лошадей поводьями привязали к седлу лошади, на которой сидел пленный. Разобрали свои мушкеты, вывели лошадей и галопом помчались к своим.
Так рано нас не ждали.
Почти все воины в лагере занимались приготовлением еды — жгли костры, варили похлёбку. Горячая еда на войне, тем более зимой — первое дело. Сыт воин — значит, есть сила, да и выглядит он веселее. А когда живот подводит от голода, все мысли — только о еде.
Мы подъехали к небольшому шатру боярина Плещеева. Я спрыгнул с коня, подошёл ко входу, но боярин уже выходил сам.
— О, быстро ты обернулся. Да с пленным! Молодец. Что говорит?
— Ничего, говорить отказался.
— Заговорит: есть у меня воин в дружине — большой мастер в этом деле, любого молчуна разговорит. У него вчера сват в сече погиб, он на литвинов зол. Эй, кто-нибудь, Веремея позовите.
Я подошёл к пленному, стащил его с коня.
— Лучше будет, если ты сам всё расскажешь. Сейчас воин придёт, скажем так — большой мастер языки развязывать. Руки-ноги искалечит, как после плена жить будешь?
Вмешался боярин Плещеев:
— Я старший здесь. Слово даю — тебя в бою взяли, коли скажешь всё, что знаешь — ни один волосок с твоей головы не упадёт. После войны обменяют тебя или выкупят, целым домой вернёшься. Для тебя война уже кончилась.
Пленный вздохнул:
— Спрашивайте.
— Ну вот, другое дело. Веремей, ты не нужен пока, иди, кушай.
Подошедший было ратник пожал плечами, развернулся и пошёл к костру.
Увы, пленный знал немного. Он из молодых, послан был в дозор на разведку, как и я. Войско их стояло недалеко, за лесом — верст пять отсюда. Сколько воинов, точно не знает, но полагает — сотен семь-восемь. Пушек нет, шли налегке. Они послали гонца к своему князю — вчера им со страху показалось, что нас значительно больше.
— Ну вот, дурашка, а ты говорить не хотел. Пусть связанным посидит, при оказии в Псков отправьте.
Плещеев повернулся ко мне:
— Молодец, хвалю, не премину воеводе в грамоте про тебя отписать. Трофей, саблей взятый, можешь себе оставить. — Он показал на коней. — Что же делать? — В задумчивости проговорил боярин. — У них сил почти столько же, опять же местность знают, преимущество у них — могут быстро помощь подослать. Надо отойти на свою землю, лагерем встать, а оттуда гонца великому князю послать. Да, пожалуй, так и сделаем.