Боярышня Дуняша
Шрифт:
становилось понятно, что с мальчиком занимаются серьёзно и основательно. Дуня, грешным
делом, думала, что она одна такая умная мелюзга, но княжич буквально растоптал её. Он легко
использовал в своей речи примеры из писания, вворачивал греческие и латинские слова, делил
воздух на аэр и эфир…
Чуть позже, когда подавленная красноречием и масштабом знаний княжича, Дуня ехала
домой, а Маша рассказывала деду о сегодняшнем дне, то она сообразила, что мальчишка
получает
Зато она практик и в данных обстоятельствах это полезнее. Данный факт немного примирил
её с собственной необразованностью, и Дуня задумалась о разногласиях среди боярынь по
поводу личного участия княжича в создании игрушки. Было высказано, что княжичу негоже
утруждать свои рученьки работой, правда тут же в ответ прозвучало, что испокон веков
князьям незазорно выходить в поле и работать, так почему же сейчас наследник московского
княжества должен сторониться ремесла?
Княгиня мягко пресекала подобные споры, понимая, что разногласия в этом вопросе
обусловлены местом рождения боярынь. Где-то стыдно было князю не уметь сеять и собирать
хлеб, а где-то позором считалось даже на время сменить меч на орало, копьё на серп. Про
ремесло же она ничего не могла сказать, а Дуня благоразумно промолчала, хотя помнила из
фильмов, что многие правители обучались какому-либо мастерству*.
— Заедем в церковь, помолимся, чтобы всё обошлось, — решил дед, выслушав
эмоциональный рассказ Маши о прошедшем дне.
Доброхоты ему уже доложили, что его младшая внучка носилась по двору вместе с
княжичем, сорвала работу в медницкой, а потом дети устроили переполох у женщин.
В таком ракурсе княжич выглядел молодцом, а девочка невоспитанной и дерзкой. Еремей
хотел дать подзатыльник Дуньке, чтобы впредь никуда не лезла, но внучка выглядела
расстроенной и тихо сидела, уставившись вдаль ничего не видящим взглядом.
А Дуня теперь сидела и подсчитывала сколько могла бы заработать на вертелке и на что
потратила бы деньги. Оказалось, что ей так много всего надо… но увы и ах!
В церкви внучка ожила, нетерпеливо заозиралась, несколько раз тяжко вздохнула, и боярин
облегченно выдохнул. Дуняшка терпеть не могла подолгу стоять на месте, ничего не делая.
Перед выходом Еремей насыпал в ладошки внучек полушек, чтобы они раздали милостыню
и неторопливо выплыл на улицу. Девочки последовали за ним. Народу на площади было
немного и всё было спокойно.
На секунду Еремей Профыч замер, вспомнив, как в прошлый раз Дунька зажилила
милостыню, а бабе с бельмами под нос сунула кукиш… Сердце ёкнуло у дьяка. В тот раз все
обошлось, потому что
ещё раз окинул взглядом нуждающихся и успокоился. Тишь да благодать!
Еремей чинно сошёл со ступенек и, услышав позади благодарные: — Спаси тя бог, боярышня! — довольно улыбнулся.
Люди перед ним расступались и дьяк степенно двинулся вперед. Маша семенила следом, аккуратно вкладывая в протянутые руки деньгу. Её благодарили, а вот на Дуняшу
поглядывали… странно. Еремей подметил это, недовольно поджал губы, но ничего изменить не
мог. Большинство просящих делали вид, что в упор не видят его младшей внучки.
Сама Дуняша понимала, что давно прижившиеся тут попрошайки игнорируют её из-за той
бабы, что сумела залепить себе глаза какой-то гадостью и притворялась слепой. Да и не в
первый раз Дуня шла, не задерживаясь возле примелькавшихся нищих, поэтому от неё уже
ничего не ждали.
Но слухи о жадности маленькой боярышни не ползли по городу, потому что девочка
отдавала все выданные ей монетки семьям погорельцев или семьям крестьян, пришедшим в
город из-за голода. Таких сразу можно было отличить от местных.
Вот и сейчас все должны были разойтись тихо-мирно. Маша уже раздала милостыню и была
награждена благодарственными словами, а Дуня, зажав в кулаке мелочь, тащилась следом и
размышляла на тему пользы подаяния.
Очень уж это неоднозначно выглядело в её глазах. Деньги оставлялись немалые, а толку от
них особого не было. Каждый, кто вынужден был прийти за милостыней уже никогда не
возвращался к прежней жизни. А ведь всё было просто! Не «рыбку» надо давать, а «удочку». А
нуждающимся просить у тех же бояр, да купцов не милость на пропитание, а инструмент, бревно для сгоревшего дома, работу…
Дуня шла и думала, что могла бы предложить в этом плане, как её взгляд остановился на
здоровенном парне. Он стоял у неё на пути, старательно корчил рожи, закатывал глаза и
протягивал ладонь, в кою легко уместилась бы парочка кирпичей. Лицо его не было отягощено
интеллектом и бугай вполне мог бы сойти за дурачка, если бы его ужимки не походили на
запланированные последовательные действия. Но самое главное, что его сторонились местные, да ещё злорадно ухмылялись.
Дуня встала как вкопанная.
— Это как понимать? — опешила она. — Чего грабли тянешь, думаешь, я твою совесть
нашла? — возмущённо вскрикнула она.
Боярин Еремей, услышав внучку, вздрогнул, попросил терпения у бога, перекрестился и
поспешил назад. Машенька прижала руки к пылающим щекам, видя обращенные на них всех