Боярышня Воеводина

Милютина Елена

Филарет из плена письмецо передал ближним людям. Попросил найти наставников для отрока, жил неприкаянным, по родственникам, грамоту еле-еле осилил, надо подобрать кого посмышленей, что бы увлек сына науками! И выбор пал на Михаила Муромского. Род достойный, однако не на виду, претензий на большую власть нет, опять же трое святых в роду, от Владимира киевского род числят. И отрок образован, три языка знает, не считая латыни и греческого. Да и старше Михаила Романова всего на два года. Мать, Ксения, в монашестве Марфа, одобрила. Княгиня Муромская, Наталья, с ней поговорила, обещала Марфа ей беречь второго Михаила, как своего. Познакомили. Отроки друг другу понравились. Да началась вокруг претендента подозрительная возня в Москве, и увезла Марфа обоих отроков от греха подальше, в Костромскую вотчину Романовых, им возвращенную.

Отроки — тезки подружились. Марфа что бы различали, кого она кличет, стала звать по отчеству — Михаил Федорович, и Михаил Контантинович. Много времени проводили вместе.

Михаил Романов радовался обретенному другу, раньше у него, сына ссыльных, друзей не было. Равные по происхождению сторонились опальных бояр, а худородных родня до него не допускала. Михаил — старший понял свою роль правильно, постарался увлечь тезку чтением, осторожно к письму приучить, что бы хоть свою подпись красиво написать умел, объяснял, как важно уметь прочесть документ не только печатный, но и писцом писанный. А вдруг подпишет то, что ему писец прочтет, а в документе на бумаге совсем другое, и казнят по его подписи хорошего человека, да вот хоть друга Мишу! О выборах царя Миша с ним не заговаривал напрямую. Михаил Романов боялся этого до дрожи, да и мать его то молилась, что бы участь сия ее Мишеньку миновала, то в разговоре со своими девушками планы рассказывала, как она править при сыне будет, пока муж далеко. Миша о ее планах знал все, недаром почти всех девушек своим вниманием почтил. Лукавая была Марфа, бывшая Ксения Шестова, по мужу Романова. Кроме Миши Муромского, приставила к сыну племянника своего, Бориса Салтыкова, молодого человека больших амбиций. Но был он старше обоих Михаилов больше, чем на 10 лет, заносчив и горд, так сердечным другом Мише Романову, в отличие от тезки, не стал. Очень был чувствителен Миша к чужой заносчивости. Да и упрям порядочно. Если что решил — не переупрямить, даже матери. Только напрямую не конфликтовал, притворялся послушным сыном, на малые уступки шел, в результате все поворачивал по-своему. Миша Муромский на прямой конфликт с Салтыковым не повелся, умен был, все его промахи видел, и иногда, в нужный момент другу Михаилу напоминал. Умел Миша интриговать, да и дар помогал. Волшебство, если его во-время применить, большую пользу оказать может. Например, почувствовать угрозу неминуемую. Так убедил Миша Марфу, что ненадежна их костромская отчина, много народа на ее Мишеньку ножи точит, и уехали они в Ипатьевский монастырь в Костроме, под защиту высоких стен.

Наконец, в первой половине месяца березозола (марта), приехали послы от Собора, объявили весть, что избран Михаил Федорович царем всея Руси! Миша заметался, не зная, что ответить. Марфа, как всегда, лукавить стала, сутки возражала, но Мишу друг ободрил, да и Борис, видя впереди блестящее будущее, помог. Марфа, для виду повозражала, но благословила сына принять царский венец! Послали гонца. Стали к отъезду в Москву готовиться. Но снова заупрямился Миша — потребовалось ему перед иконой Тихвинской Божьей матери помолиться, испросить у нее благословления на царство. Миша, друг, рассказал ему как-то, что Иоанн Грозный молился иконе перед казанским походом, и потом взял неприступный город. Мать возражала, и, что шведы под монастырем шастают, и припомнила недавний рейд поляков, когда спасло их чутье Миши Муромского и самоотверженность старосты Сусанина, заведшего отряд ляхов в непроходимые дебри, где они и померзли. Но Михаил уперся.

Друг Миша, видя тупик, как всегда нашел решение. Развернул перед дружком карту, и подсказал выход. С маменькой не ругаться, поехать, как решила она, через Ярославль, Углич, в городке Калязин, на Волге, не сворачивать на тракт, ведущий к Троице-Сергиевской лавре, а потом на Москву, а заявить, что хочет ехать через Тверь, по Волге. Благо весна холодная и Волга еще не вскрылась ото льда. Чуть дальше Калязина, есть городок Кашин, от него тракт на Бежецк, и дальше на Устюжин, городок с железными промыслами, его, Мишино, наследство. Отсюда по ярославскому тракту прямой путь на Тихвин! По самому тракту можно не ехать, проберутся по обочинам, лесами, да и чутье Мишино никто не отнимет. А от Тихвина или на Тверь, или в Новгород, по Волхову, если не вскроется. А уже оттуда на Москву. Марфа позже выезжает, скажешь, что устал и хочешь в Калязине, тихом городке, передохнуть сутки. Салтыкова ушлем вперед, путь проверить, и доложить о приезде. Пусть через Лавру едет, там короче!

Если честно, надеялся Миша, что устав от дороги, Михаил передумает, и изберет путь полегче, но не учел упертость молодого друга. В Калязине, услав надутого от собственной важности Салтыкова «торить» дорогу, Михаил отдыхать не стал, поднял дружину, настроившуюся хорошо погулять вечером, и, без отдыха приказал свернуть на Бежецк. Благо, путь наезженный, обозы с железом постоянно идут.

Глава 3

— Бабушка! — прислушавшись к завыванию ветра вдруг воскликнула Анюта — послушай, кто-то «помогите» кличет!

— Что ты, девонька, не блажи, только ветер завывает!

— Нет, бабушка, это человек! Вот, еще, неужто не слышишь? Ты же полноценная ведьма, не то, что я, всей силой владеешь!

— Ох, Анюта, стара я стала! Только и мечтаю, как бы до солнышка дожить, старые кости погреть в последний раз! Тебе надо мою силу передать, этим и живу.

Мой Юрочка давно меня ждет.

— Бабушка, не говори так, на кого ты меня оставишь! Все разъехались, папенька с братиком и маменькой на войну ушли. Никого у меня не останется! Налетят дядьки-тетки, братья-сестры отцовские, растащат все наше добро, предками накопленное, станусь я сиротой у них в приживалках! Послушай, передай мне силу? Я приму, не испугаюсь!

— Да то-то и оно, что не может девица невинная силу ведьмовскую принять!

— Так что делать, бабушка? Не с мужиком же деревенским честь девичью терять? Не пойду на это даже ради родовой силы.

— И правильно, не перейдет наша сила к девице, с первым встречным честь потерявшей. Только с венчанным мужем, после как вокруг аналоя обведут, кольцами обменявшись. Так наша прародительница постановила. Мы ведьмы чистые, белые. Для спасения людей сила нам дана, не то, что черные вредительницы! Вот, весна придет, поедем в Тихвин, отгонят, небось от него ворогов, защитит свою обитель пресвятая Богородица, и сыщем там тебе мужа, лучше бы с даром, а нет, так и простой подойдет. Дар у наших женок сильный, и без мужней силы для ворожбы достаточен.

— Ой, бабушка, послушай, снова зов слышен, уже близко!

— Погоди-ка, плат надену, и ты голову покрой, шубку надень, да топор возьми! Жаль, что Гашки нет. Девка здоровая, двух мужиков стоит! Да не зевай, что не так, топором по лбу, и все разговоры.

— Бабушка, лихие люди сами бы уже в дверь ломились! Помощь кому-то нужна! Открывай двери!

По тракту до Устюжны добрались за полтора дня. Ночевали в Бежецке, городской голова встретил с почетом, вести до него уже дошли. Выспались в тепле, новости узнали. Шведы сейчас стоят у Грузина, что на Волхове, ждут своего прынца, которому кто-то русский престол обещал, даже православие решил, нехристь, принять. В Тихвине небольшой гарнизон, в основном сидят в недостроенном Введенском монастыре, кстати, девичьем. Монашек портят. В основную святыню не суются, и паломникам не мешают, так что тихо, без шума и пышности проехать можно. По Ярославскому тракту мало кто ездит, но беречься надо, шайки мародеров и провиантские команды шведов иногда шалят. Шведы оголодали, местные старшины продовольствие не поставляют, их прынца не признают. Да и поляки недобитые иногда попадаются. Так что проехать можно, но с опаской и осторожностью. Так что зря Миша Муромский надеялся, что отговорят местные жители его друга ехать дальше, только воодушевили рассказами о чудесах, что у иконы происходят. Еще более интерес разожгли. К ужину в Устюжном были. Мишу Муромского с поклонами встретили, как барина. Хлеб-соль поднесли. Царя будущего не узнали, за приживальщика приняли. Тот не обиделся, подмигнул другу — чем меньше узнают, тем спокойнее. Пусть считают, что княжич свое наследство проверить решил, заодно и чудотворной иконе поклониться. Переночевали опять с удобством, Миша пораньше сбегал, на дело железное посмотрел. Что же, печи дымятся, молоты стучат, мехи мальчишки раздувают, плавят руду. Потом молотом из крицы сырого железа шлак выбивают. Не стоит дело. Времена лихие, железа много требуется. Муромским — доход.

По тракту ехали уже с опаской, голова устюженский выделил княжичу еще десяток дружинников княжеских, что промысел от лихих людей охраняли, с фузеями, так что народу прибавилось. Михаил обещал, как обратно до Твери доедет, в Новгород решили не ехать, шведов опасаясь, вернет бойцов обратно, наследство охранять. По тракту до погоста Усадище-Дыми ехали спокойно, пару раз натыкались на мелкие группы оборванцев, не поймешь какого роду, но те, видя хорошо оборуженную дружину, не решались напасть и сами куда-то разбегались. Так что Миша уже считал, что их авантюра закончится хорошо, но не тут-то было! У деревни Острочи, когда до Тихвина было рукой подать, нарвались на большой отряд, провиантская команда шведов, из Тихвина. Почти регулярные войска. Видимо, неспроста те мелкие группки по дороге встречались, разведывали. Потому что устроена была настоящая засада. Видимо, сообщили кому надо, что знатный боярин на богомолье едет. Знатный, богатый, раз с охраной, значит, ценный приз. Выкуп от родни хороший взять можно! Слава Богу, что о другом Михаиле пока ничего не знали, потому что береглись, старались в полон взять бояр, а не убивать. Знали бы о Михаиле Федоровиче, убить бы постарались, что бы путь своему прынцу расчистить! Сеча была знатная, если бы не фузилеры, не отбились бы. Воевода, что дружиной командовал, Муромскому крикнул:

— Не лезь в драку! Спасай Михаила!

Подхватил Миша поводья коня царского, и метнулся на север, через замерзшую реку Тихвинку, в глухие леса. Да попала в его коня стрела вражеская. Упал жеребец с всадником. А противник уже нагоняет! Хлопнул Михаил коня царского по крупу, приказал двум воинам уводить Михаила в лес, подальше, а он отобьется, чары помогут. Но врагов набежало больше, чем он рассчитывал. Вначале мечом рубился, потом чарами кидаться стал, а когда понял, что не справится, совсем умирать собрался, вдруг вынеслись из леса трое всадников, разогнали толпу врагов, прибодрился, огненную магию подключил. Выложился до конца и сознание потерял. Очнулся перекинутым через седло коня. Которого тезка сквозь сугробы подтаявшие за повод тащил. Уже темнело. Мартовские дни, хоть и удлинились, а все равно, короткие.