Боярышня Воеводина
Шрифт:
— Я, когда пережидал зиму в Польше, многого наслушался. И да простит мне Ваше Величество за дерзкие речи о правящем монархе, к тому же вашем родственнике, но большего глупца, чем показал себя Сигизмунд в русском вопросе, трудно найти! Ты почти посадил на трон своего сына, на трон государства, которое много веков жило по своим законам, так будь добр, отпусти сына занять трон, короноваться, и постепенно, аккуратно, начинай приучать народ к своей религии. А не лезь управлять сам, не настораживай и народ, и не настраивай верхушку страны против себя! Не суй всюду своих попов и воинствующих католиков. В этом плане, Ваше Величество, вы поступаете гораздо мудрей. Я, конечно, собственно в России не был, только заехал в два городка. Так вот, в Острове стоит ваш гарнизон, там же работает православный храм, комендант с настоятелем вполне уважительно друг к другу относятся. Он даже порекомендовал мне зайти в собор, полюбопытствовать. И что? Зашел.
— Как вы правы, Джордж! Этот глупец Сигизмунд и в Швеции пытался возродить католицизм, за что его и прогнали! Ну, ты католик, веру менять не хочешь, так сиди со своей верой тихо, не выпячивай, не раздражай народ! Вот трон и достался моему отцу, а не ему!
Сойдясь во мнениях, потом дружно перемывали косточки Сигизмунду. У Михаила сложилось представление, что Густав с большим удовольствием бросил бы строптивых русских, доставляющих больше неприятностей, чем пользы, ему вполне хватило бы Невы с прилегающими землями, что бы самый удобный путь в Европу из России был бы в руках шведов. В мечтах он, конечно разевал рот на весь север, включая Архангельск, что бы подрезать торговлю Московской компании англичан, но побаивался Англии с ее флотом, и прекрасно сознавал, что у Швеции просто не хватит народа, что бы удержать в повиновении такие большие площади с враждебным населением. Пришлось бы содержать большую армию наемников, на которых просто не хватило бы денег. А это значило недовольство населения, аристократов, и грозило потерей трона. Несмотря на любовь к искусству и литературе, Густав Адольф Ваза был реалистом. Так что его попытка захватить Псков была последней пробой Руси на прочность. Устоит город, надо замиряться. Значит, Михаилу следует сделать все, что бы город устоял! Вплоть до собственноручного устранение Эверта Горна. Если до псковичей не дошло его предупреждение. Если честно, Горна было жаль. В простом общении это был приятный, веселый человек 29 лет. Не будь он опытным командующим, жил бы себе и жил! Но в нем был ключ к осаде Пскова, так что приговор был вынесен.
Осадные орудия доставили, пополнение прибыло. Шведская армия медленно подползала к Пскову. Король решил не утруждаться и поплыл на барках вверх по Нарове. Против течения барки тянули лошадиные упряжки, потом пошли на веслах по Чудскому, Теплому и Псковскому озерам, и на веслах же вошли в Великую. На веслах же подошли к Снетогорскому монастырю у излучины реки и заняли его. Монастырь был пуст. Монахи ушли защищать город. Отсюда до крайней башни крепостной стены Пскова быдл около двух с половиной верст. Король решил сделать здесь свою ставку. Горн расположился ближе к крепости, разбив лагерь на Снежной горе, примерно в версте от стен города. Постепенно подходящие войска становились лагерями и начинали строить укрепления. Взять город решительным штурмом сходу, как предлагал Горн не решились — слишком медленно подходили основные части армии. Только к середине липеца (июля) укрепленные лагеря заняли все части. За это время несколько раз выезжали на регонсценировку. Горн увлеченно что-то считал, отдавал команды изменить расположение орудий. Но пока приказ о начале боевых действий не отдавал. Михаил смотрел на стены города, которые были раза в три выше, чем деревянные в Лебедяни, и дивился, как шведы решились даже на попытку штурма такой мощной крепости. За стенами города виднелись еще более высокие и мощные стены Крома — Псковского Кремля, или Давмонтова города, по имени основателя, и не менее грозные стена более позднего Среднего города. За время приготовления к осаде и штурму отпраздновали 30й день рождения Эверта Горна. Довольно скромно, по просьбе именинника, который попросил не устраивать пышных празднеств сейчас, а отпраздновать уже в занятом армией Пскове.
Михаил ломал голову, как устранить Горна, не убивая, и не бросая тень на себя. И, пока думал, перебирая разные варианты — от найма лихих людей, которые напали бы на ездившего от лагеря к лагерю, почти без эскорта фельдмаршала, и постарались бы его похитить, до взятия его под полный ментальный контроль. Что делать потом — увезти подальше от Пскова и спрятать, или заставить Горна поднять бунт против короля, что бы тот его отстранил сам, так и не придумал. А вскоре ничего и не потребовалось.
В один из последних дней месяца липец (июль), в ставку короля прискакал Горн, радостно сообщил о том, что план атаки на Псков готов и пригласил Густава прогуляться вдоль стен крепости. Он хотел наглядно изложить план осады. Собрались. Поехали. Эверт увлеченно рассказывал королю о предполагаемых действиях по взятию города, сверяясь со своими бумагами. Михаил рассматривал стены. План был толковым. Даже такому не опытному во взятии крепостей человеку, как Михаил (оборона Лебедяни не в счет, там была атака неорганизованной орды казаков, а не планомерный штурм регулярным войском). Так что зря он тянул, пытаясь и устранить, и спасти лично ему нравящегося человека. Хотел усидеть на двух стульях и дотянул до начала осады! Дело прежде всего. Горн опасен, значит должен исчезнуть! В тоске обозревая стены и слушая в пол-уха изложение плана осады, Михаил интуитивно почувствовал опасность исходящую со стен. Мелькнула мысль — король ему нужен, наладить контакт с преемником будет сложнее, да и время будет потеряно, а оно дорого, как никогда! А заключить прочный мир можно только с действующим монархом. Подпись любого вельможи можно просто игнорировать! И, когда над зубцами стены появились дула фузей, Михаил с криком:
— Опасность, Ваше Величество! — Совершенно неподчительно повалил Густава II Адольфа на землю, а сверху навалился сам, прикрывая его.
Залп прозвучал в то же мгновение. Пули просвистели выше, но спину слева что-то обожгло. По лопатке потекло что-то горячее.
— «Опять слева» — успел подумать Михаил, теряя сознание.
Очнулся от резкой боли в спине, не удержался от вскрика. Услышал спокойный, старческий голос:
— Тише, молодой человек, не надо меня так обзывать! И где, интересно шотландский дворянин научился так виртуозно ругаться не только по-польски, но и по-русски?
Михаила прошиб холодный пот. Неужели, пребывая без памяти, позволил себе родной язык. Попробовал выкрутиться:
— Так я всю зиму прожил в замке литвина Сапеги. Тот через слово ругался не только по-польски, но и по-русски. А уж когда объяснил значение слов! Постарался выучить. Такая возможность обругать самого Якова, своего короля, можно прямо в лицо, и никто ничего не поймет!
— Что же вы своего короля так не любите?
— А за что его любить? Шотландию забросил, крупные кланы творят, что хотят, лично меня от отца не защитил, когда я веру на его же, лютеранскую, сменил. — И, что бы увести разговор от опасной темы спросил: — Что со мной? Сильно ранило?
— Пустяк, если не нагноится, через пять дней прыгать будете! Пуля в кость лопатки ударила, пока вы короля прикрывали. Да и была на излете, падала практически уже, кость не пробила. Пулю я достал, сейчас еще потерпите, и мою матушку никуда не посылайте, больно будет. Пожжет немного. Но зато заразу убьем.
— Прижигать будете? — взвился Михаил, помня слова Аглаи.
— Обижаете, молодой человек, я хоть и не смог быть учеником самого Парацельса, но у его ученика обучался. Ромом крепким промою. Терпите. А как пан Сапега выражается, хорошо знаю. Семь лет у него врачом был. Да сбежал к шведам, от его самодурства. Надоело спины иссеченные его холопам залечивать. Густав, хоть платит меньше, да почету больше. А за вас вообще озолотить обещал, если спасу. Вы же его собой закрыли. Так что цел остался. В отличие от бедного Горна.
Миша зашипел, но вытерпел, пока рану промывали ромом. Не утерпел, спросил:
— А что с Горном?
— Плохо, очень плохо. Пуля в голову. Не спасти. Часа два протянет, и все. Жаль, хороший человек был.
— Жаль, — повторил Миша.
— А, главное, без него мы Псков точно не возьмем. Никто из его помощников не имеет такого опыта. Густав, конечно, его бумаги собрать велел, по ним вести осаду постарается, но все войско в унынии. Если вчера в бой рвались, то сегодня все духом упали. Крепость огромная, никогда таких не штурмовали. Запасов много, воды полно, голодной осадой не возьмешь. Да и крепко обложить не выйдет, войск маловато. Король вызвал все резервы, и то мало будет. Сегодня, как вас обстреляли, видимо, решили, что короля убили, обрадовались защитники, вылазку сделали, три шанцевых редута порушили, чуть осадные пушки не захватили, пока наши очухались. Все, перевязываю, и отдыхать. Повязку не трогать, сам перевязывать буду! Если что, присылай слугу. Появится, подойду, а то он по-немецки ничего не смыслит. Но тебе он верен — вон, переживает, ждет. Я его позову, ты его за рубахой пошли. Дублет пока надеть не сможешь.
— Конечно, он из нашего клана! Только рос в Англии. Его мать, вдова, снова замуж за англичанина вышла. — Объяснил Миша более чистый английский слуги.
Михаил с помощью охающего Микки натянул рубашку, опираясь на него подошел к лежащему на стоящих тут же носилках Эверту. Голова замотана тряпкой. Дышит, но сознание, видно, уже далеко. Постоял, посмотрел, в глубине души порадовался, что без его участия все обошлось. В общем-то, сам виноват. Неужели думал, что псковичи будут покорными овцами смотреть, как они с королем прямо под стенами прохаживаются?! Били прицельно. Хорошо, что орудие с картечью не притащили. Миша вспомнил картечь и поежился. От свинцового дождя никто бы не спасся!