Бойцы моей земли (Встречи и раздумья)
Шрифт:
Живые разговорные интонации поэмы переливаются в песенные строки п возрождают торжественность русского сказа.
По приказу — в порядкеДрузья поснимали замки со своих сундучков и пригвоздили на стены не один веер фотографий своих близких. Не отстал и ударник — бригадир Егор. Сверху на бумажном пламени грамот припечатано золотое слово — почет. А ниже — рядом с фотографиями отца–солдата, не вернувшегося с Карпат, и матери — «в два лица рассиялась Любава».
Любава, Любава! Неужто ты и в самом деле окажешься двуликой? Неужто тебе так и не дано перешагнуть частокол отцовского домостроя, обычаи заскорузлого прошлого, с детства опутавшие тебя? Нет, из дома ты вырвешься, уедешь к любимому на стройку, даже согласишься расписаться в загсе и справить свадьбу в бараке. И все же отцовские привычки свили гнездышко в твоей душе. Не поймешь ты, что вместо милых тебе слов «твое да мое» есть чудесное слово «наше». Из всех диковин, которые ты увидишь в новом городе, роднее всего твоему сердцу базар — «барахолка» с приглянувшимся заграничным «синеморевым» платьем, что совсем не по тебе шито.
Не по нраву придется Любаве и долгий нелегкий путь «через все восемнадцать участков» строительства к тесовой времянке, где расположился горсовет, а стало быть и загс. Невесте самой придется ощутить, что такое «лихорадка буден». Горсовет пуст. «Домна всех писарей забрала» — все на субботнике. Одноногий дед в буденовке, единственный человек, которого молодые встретили в горсовете:
Сами гляньте, что долы, что горы, где ни ступишь, то вал, то окоп… Вроде город наш вовсе не город, а насквозь — мировой Перекоп!Прекрасно нарисована «ударная свадьба» в бараке, этом «бригадном дворце», вдруг показавшемся молодым «голобокой казармой». Но это только на миг, ибо рядом были друзья, готовые творить на земле чудеса. Пускай вместо столов топчаны, застланные газетами, пускай немудрящ свадебный обед с воблой и гороховой кашей да к тому же — «два ведра настоящей сметаны, высший наш сверхударный паек». Главное — трогательное до слез радушие строителей, их мужская дружба, их отзывчивые души.
Потянулась было к этому щедрому огню и все же не оправдала доверия Егоровых друзей Любава, затянутая в заморское тесное платье.
А когда, подголосков добавив, пять гармоней ударили в лад, охнув, лихо рванулась Любава в самый тот вихревой перехват. Дробь чечетки отбила отважно, руки за спину, стаю распрямив, так, что треснул вразлет, как бумажный, на груди крепдешиновый лиф. И открылся без всякой загадки черныйСгорая от нестерпимого стыда, Любава закрыла лицо ладонями. А впереди новые испытания. В этот вечер разыгралась еще утром обещанная буря. И весь барак поднялся на борьбу с нею. Простившись с невестой, ушел и Егор.
Шальная стихия ломилась в цеховые твердыни, гнула мачты, рвала провода. Но люди выстояли. Радость общей победы была омрачена для Егора внезапным бегством осрамившейся Любавы, которую словно буря смела. Под казенной кроватью осталось «сторублевое драное платье, подвенечный базарный наряд» и «под веником, с мусором вместе, объявился, как червь по весне, черный, потом изъеденный крестик на разорванной девкой тесьме».
Эти детали говорят о многом. Значит, поездка в город строителей, разговоры с Егором не прошли для Любавы даром. Пускай невеста уехала, но она сорвала–таки с себя заморское платье, которое с самого начала не нравилось любимому. Да, дорогой ценой досталось деревенской девушке Любаве ее прозрение. Мы ничего не знаем, как повернется дальше ее жизнь, но мы отлично знаем, что поэт Борис Ручьев всегда страстно верил в человека. И право же, как–то язык не поворачивается называть живую, полнокровную Любаву «отрицательным персонажем».
В беседе со мной поэт рассказал, что «Любава» — только одна из частей эпопеи, которая будет называться «Индустриальной историей». Да, индустриальной. Захватывающе торжествен, волнующ финал «Любавы». Россия деревянная стала Россией стальной.
НА ВЫСОКОЙ ВОЛНЕ
Александр Коваленков родился в древнем Новгороде. Его прадед был крепостным кузнецом. И фамилию носил иную — Ястребов. Смелый мужик убил помещика и угодил на каторгу. А когда вернулся — дабы не смущать мужиков «каторжной» фамилией Ястребов, — дали бунтарю–ковалю фамилию Коваленков. От этого коваля и пошел род Коваленковых — известных учителей, ученых и поэтов.
Юный Саша на всю жизнь запомнил трепетный свет лучины в новгородских избах, запах сушеных грибов и трав. Где–то рядом плетут сети, а пытливый мальчуган, забравшись на лежанку русской печи, застланную овчиной, жадно припадает к живой воде народных сказок и песен.
— Это главное, — признавался поэт. — Это, надо сказать, пуповина!
Его дед — учитель Иван Тимофеевич был соавтором книги «История Государства Российского», изданной в Новгороде в начале нашего века. С детских лет Александр был влюблен в героическую русскую старину, в новгородский кремль, в величественный Софийский собор, не уступающий знаменитому киевскому. Новгород!.. Само название этого древнего города стало символом свободолюбия для декабристов и Лермонтова. Легенды и были о его стойкой борьбе с иноземными захватчиками передавались из поколения в поколение. Колоколом на башне вечевой гремела тысячелетняя история России.
Из крестьянской избы на Новгородчине вышли ученые с мировым именем. Отец поэта Александр Иванович стал родоначальником отечественной авиационной радиотехники. Любовь отца передалась сыну. Он с мальчишества привык заряжать аккумуляторы, монтировать радиоприемники.
Вот откуда такое доскональное знание профессии радиста, обнаружившееся в лирической поэме «На высокой волне», носвященной памяти Героя Советского Союза Ф. Лузана. Написанная в разгар Отечественной войны, эта поэма многим запомнилась с той страдной поры.