Бойцы тихого фронта
Шрифт:
Власти разместили их в лагерях со строгим режимом, которые были объявлены «рассадниками чумы». Но что они могли с ними сделать? Уничтожать их? Да, их убивали. Десятки активных деятелей движения за возвращение на родину исчезали бесследно, других расстреливали под разным предлогом, согласно наскоро состряпанным приговорам белогвардейских судов…
Все это создавало в Варне накаленную атмосферу, способствовавшую быстрому росту партийных кадров, формированию их боевых революционных качеств. Город превратился в надежную базу партии для развертывания борьбы в защиту Советской Родины. Не случайно после войны Варненская община стала одной из первых окружных коммун в стране.
Для конкретной организации связи с Коминтерном и Советской Россией еще
Я находился в Варне уже несколько дней. Скрываться не было нужды, потому что в этом городе меня никто не знал. Димитр Кондов, которому я привез письмо от Тодора Луканова, немедленно занялся подготовкой моего отъезда. Он связал меня с Благоем Касабовым, Жечо Гюмюшевым и Бояном Папанчевым, с которыми я познакомился во время своего приезда в Варну еще год назад, когда сопровождал двух советских товарищей, выдававших себя за «белогвардейцев». Варненские коммунисты снабдили меня одеждой и продовольствием. К вечеру четвертого дня мы втроем — Папанчев, Жечо и я — встретились в окрестностях города, готовые в путь.
Непроглядной декабрьской ночью лодка отплыла от пустынного берега и направилась в открытое море. Гребли трое незнакомых мне мужчин, а мы с Жечо и Бояном и еще двое товарищей из Пловдива, тоже командированных ЦК в Советскую Россию, в полном молчании сидели у небольшой каюты, наблюдая, как быстро удаляются огни города. Когда мы вышли из залива, со всеми мерами предосторожности обойдя пограничный пост, лодочники завели мотор. Лодка резко ускорила ход, и мы мысленно уже прощались с Варной… Но вышло иначе.
Через час после отплытия мотор отказал. Несмотря на все усилия товарищей, повреждение устранить не удалось, и к полуночи, когда появился ветер, мы поставили паруса и вернулись в город.
— Не переживай, — успокоил меня Димитр Кондов, когда на следующее утро я зашел к нему в общину (тогда Варна была коммуной, а Димитр Кондов — ее председателем). — Эта моторка не единственная. Подготовим другую.
Но мы отплыли не на моторной лодке, а на пароходе.
Случилось так, что на той же неделе примерно четыреста бывших солдат армии Врангеля изъявили желание вернуться при содействии нашей партии на родину.
Число желающих вернуться достигло десяти тысяч. Официальные власти выдали им специальные удостоверения, дававшие право покинуть страну. Их должен был увезти грузовой советский пароход, который стоял на якоре в варненском порту.
За короткое время Варненская организация приготовила для нас троих — Бояна Папанчева, Жечо Гюмюшева и меня — соответствующие документы, согласно которым мы были «возвращающимися на родину белогвардейцами». Переодетые в белогвардейскую форму, однажды ранним утром мы затерялись в толпе, заполнившей пристань. У нас почти не было личных вещей, но, несмотря на это, и я, и оба моих товарища несли в руках по чемодану и узлу. В узлах были книги, архивные материалы Васила Коларова, который осенью 1922 года нелегально уехал в Москву вместе с семьей, не взяв никаких вещей. Мы не имели почтовой связи с Советской Россией, поэтому не было никакой другой возможности переправить ему его личные вещи, а главное — книги и рукописи. Нас построили в длинную шеренгу. Сначала тщательнейшим образом с неимоверной подозрительностью проверяли документы, задавали какие-то вопросы, но потом, увидев, что процедура чересчур затянулась, посиневшие от холода офицеры, болгарские и иностранные — из контрольной комиссии по мирному договору, стали проверять кое-как…
Экипаж корабля принял раскаявшихся белогвардейцев как родных братьев. Их угощали вкусными блюдами, поднимали тосты за «благополучный приезд». Пели старинные русские песни и революционные марши, плясали и танцевали до упаду. Эти несчастные, проливавшие кровь под позорными белыми знаменами продажных царских генералов, распродавшие, чтобы не умереть с голоду, одежду и сапоги, только теперь в полной мере осознали свою вину перед матерью-родиной и, как дети, не скрывали своих страданий.
Их надежда стала явью, когда пароход бросил якорь в Новороссийске и «блудные сыновья» оказались в объятиях родины. Музыка, цветы, нескончаемые речи… Я увидел своими глазами, как люди крестились и, обливаясь слезами, целовали родную землю, словно давали ей клятву в верности. Прослезились и мы с Жечо и Бояном — подобное зрелище не могло никого оставить равнодушным. Я запомнил его на всю жизнь. В нем таился большой смысл. И большой урок. Онемей, ослепни, будь готов принять любую смерть, но не поднимай руку на родину!
Мы представились советским пограничным властям, там же, на пристани, встретились с людьми из областного комитета партии большевиков. Бояна Папанчева и Жечо, которые и раньше бывали в Одессе, Севастополе и Новороссийске, приняли как своих. По нашей просьбе в тот же день нас соединили с Василом Коларовым по радиотелеграфу. Коларов поздравил нас с прибытием и сказал, чтобы мы, не задерживаясь, ехали дальше. На следующий же день мы втроем отправились в Москву.
В поезде ехали русские, украинцы, крымские татары, грузины, армяне. Это была главная железнодорожная магистраль, связывавшая Москву с Кавказом. Советская власть переживала трудные времена. Это было заметно даже по виду вагонов — стекла выбиты, сиденья переломаны. Была зима, а поезд не отапливался. Не было и освещения. Сначала холод мало беспокоил нас — зима на Кавказе несколько мягче нашей; но когда мы доехали до Украины и после Ростова-на-Дону направились на север, к Москве, январский мороз стал пробирать до костей. Проводник вагона безуспешно пытался улучшить положение. Горячий чай, который ему каким-то чудом удалось приготовить, показался нам высшим благом.
В то время бесчинствовали бандиты. Поезд не раз останавливался на небольших или более крупных станциях, и до нас доносилось эхо ожесточенной стрельбы. Проводник говорил вполголоса: «Банда Махно или Петлюры…»
То были суровые годы. Советская власть, отразив натиск интервентов, прилагала неимоверные усилия, чтобы преодолеть разруху, навести порядок в управлении, экономике, обеспечить население продовольствием, ликвидировать последствия невиданной засухи в Поволжье и на Украине, очистить леса и степи от анархо-националистических банд, привести обстрелянный, опаленный боями корабль революции к безопасному берегу.
Москва в те годы резко отличалась от сегодняшней огромной, блистательной столицы Советского Союза. Прошло всего несколько лет после революции, и это были годы неописуемых страданий и титанического напряжения. Все усилия советского народа были направлены на упрочение новой власти. Был первый год новой экономической политики, провозглашенной Лениным. Много было таких, кто открыто высказывал сомнение в необходимости нэпа, а еще больше оказалось скрытых врагов и саботажников, укрывшихся в подполье агентов контрреволюции и империализма, которые пускали в ход ножи и яд, устраивали поджоги и взрывы. Успехи Советской власти приводили их в неистовство. Воистину трудные годы. Но советский народ, разгромивший интервенцию, преодолевший бешеное сопротивление контрреволюции, сумел превозмочь и эти преграды: у него была великая и мудрая партия, был Ленин, чье имя облетело всю планету, кто вобрал любовь и веру миллионов пролетариев. Народ дерзновенно претворял в жизнь революционное дело и не имел намерения останавливаться на полпути.