Бойцы тихого фронта
Шрифт:
Мы вошли в село и на следующий день созвали митинг. Площадь едва вместила невиданное множество людей — партизан дивизии и население окрестных сел. Митинг в Милославцах состоялся по решению штаба. Здесь Первую софийскую партизанскую дивизию официально должен был принять ее командир Славчо Трынский.
Все произошло так, как было предусмотрено. Славчо выступил перед дивизией. Народ встретил его с восторгом. Пробыв в селе не более двух часов, он уехал, так как еще не полностью поправился после ранения. Через некоторое время после его отъезда дивизия в походном порядке отправилась к городу Трын. На всем протяжении пути народ с огромным воодушевлением встречал партизан, внимательно слушал речи ораторов…
В Трыне повторилась та же картина. Ликование было поистине всеобщим. Да и
А дивизия? По приказу Главного штаба НОВА она двинулась к Софии.
События развивались с молниеносной быстротой — менялись обстановка и задачи. Центральный Комитет партии и Главный штаб НОВА, реально оценив создавшуюся обстановку, решили поднять вооруженное восстание в ночь на 9 сентября 1944 года. По этой причине 1-я Софийская дивизия не участвовала в ликвидации монархо-фашистской власти в самой Софии. Там и без нее оказалось вполне достаточно сил, власть в столице перешла в руки народа. Дивизия получила задание установить власть Отечественного фронта во всей Западной Болгарии. Очистить район от вражеских лиц и группировок, которые пытались найти спасение в горах или перейти в расположение своих вчерашних союзников — гитлеровцев; а также остановить возможное наступление немецких частей, которые с боем отступали из Греции и Эгейской Фракии на северо-запад по направлению Скопле — Ниш — Белград.
День победы революции мы отпраздновали в освобожденном Трыне. Рано утром на следующий день мы с Димо Дичевым, Штерю Атанасовым и Радилом Ивановым отправились в Софию, чтобы связаться с Центральным Комитетом партии.
София в первые дни после победы переживала неописуемое опьянение свободой. Ее улицы и площади были заполнены ликующим народом. Вблизи дворца, на сбитом на скорую руку большом дощатом помосте, с утра до вечера выступали ораторы, пели хоры, играли оркестры. Временно остановились фабрики и заводы, нарушился обычный трудовой ритм города. Народ сознавал, что наступил великий, счастливейший миг в его истории, достигнута новая отправная точка в судьбах Болгарии, перед которой раскрывались перспективы социалистического строительства. Пришла долгожданная свобода, за которую пролили кровь тысячи людей, а тысячи других томились и тюрьмах и концлагерях, годами жили в изгнании. И опять, как семь десятилетий назад, свободу принесли северные братья, великая Советская Армия — Армия-освободительница…
Центральный Комитет партии в первые дни после 9 сентября помещался на улице Врабча, 10 (ныне улица Янко Забунова). Наша группа, запыленная в походе по горам и долам, была братски принята ответственными партийными деятелями: Антоном Юговым, Цолой Драгойчевой, Георгием Чанковым, Добри Терпешевым, Раденко Видинским, Димитром Ганевым, Кириллом Драмалиевым, Тодором Павловым, бывшим в то время одним из трех регентов малолетнего царя. С нетерпением ожидался приезд Трайчо Костова, освобожденного 8 сентября из Плевенской тюрьмы, где он отбывал пожизненное заключение. Он должен был встать во главе секретариата Центрального Комитета партии.
Первой ко мне бросилась Цола Драгойчева, привлеченная тем, что на мне была форма офицера Красной Армии. Но она тут же меня узнала. С ней мы встречались в Москве, куда она приезжала в самом конце 1940 года по поручению Центрального Комитета партии, чтобы поставить перед Георгием Димитровым и Заграничным бюро вопрос о присылке в Болгарию подготовленных партийных кадров. Тогда болел ее сын Чавдар, который жил в Москве у Стеллы и Наташи Благоевых, которые его любили, как сына.
— Как Чавдар? Скажи, как чувствует себя мой сын? — нетерпеливо спросила она меня, когда мы сердечно поздоровались. — От него нет вестей вот уже четыре года…
Признаться, я ничего не знал о ее сыне — со дня моего отъезда из Москвы прошло более четырех месяцев. Но разве мог я остаться равнодушным к тревоге этой заботливой матери, замечательной героини, отдавшей всю жизнь делу революции, дважды приговоренной к смертной казни, взвалившей на себя все тяготы ответственного партийного поста в годы антифашистского Сопротивления!
— Не беспокойся о своем сыне! — ответил я бодро, глядя прямо в широко открытые глаза, ждавшие хорошей вести. — Здоров, вытянулся, как тополь. Заканчивает учебу. А как играет на пианино! Умный, смекалистый парень. И характер у него чудесный!..
Глаза Цолы Драгойчевой радостно засияли. Она благодарно стиснула мне руку, а затем отошла в сторону и залилась счастливыми слезами. Я смотрел на нее и с волнением думал о силе ее материнской любви, о том, что ничто, никакие трудности борьбы, никакие суровые страдания в тюрьмах и концлагерях, никакие муки тяжелой четырехлетней нелегальной жизни не убили в ней нежности. А некоторые из нас представляли себе женщину-борца как существо, лишенное нежности, материнских чувств и привязанности, способности любить…
С Тодором Павловым я познакомился в Москве: его имя было хорошо известно каждому болгарскому коммунисту. Он пользовался заслуженной популярностью как философ-теоретик и страстный пропагандист. Стараясь держаться как можно более сдержанно, он отвел меня в сторону и стал расспрашивать о своей дочери Вере…
— Не думайте ничего плохого, — прервал я его. — Вера жива и здорова. Мы с ней несколько лет воевали плечом к плечу. Она была в бригаде особого назначения, затем стала партизанкой… Гордитесь своей дочерью — она блестяще выполнила долг врача и коммуниста на фронте под Москвой и в тылу врага, у партизан…
Революция победила, но проблемы, которые в те сентябрьские дни 1944 года приходилось решать партии, были сложными, трудными, многообразными. Каждый старый деятель, участвовавший в десятилетней антифашистской борьбе, получил боевую задачу, от выполнения которой зависела окончательная победа, дальнейшее развитие революции, упрочение власти Отечественного фронта. Я был кооптирован в члены Центрального Комитета партии, и на меня возложили руководство его военным отделом. Дел было невпроворот, одно сложнее другого. Армия, доставшаяся в наследство народной власти, была призвана защищать Болгарию Отечественного фронта не столько от ее внутренних врагов, сколько от угрозы, нависшей над нашей родиной с запада. Гитлеровские оккупационные войска, отступавшие из Греции, разоружив нашу Пятую армию и перебив сопротивлявшихся солдат и офицеров, подошли на танках к нашей западной границе в районе Кюстендила и Гюешево. А оттуда до Софии было каких-нибудь сто километров… Армию старой Болгарии нужно было заново реорганизовать, очистить от профашистски настроенных офицеров, руки которых были обагрены кровью народа, пополнить новым командным составом, подобранным из партизанских бригад, усилить коммунистами и ремсистами, целыми партизанскими соединениями, — чтобы она могла достойно защитить свое отечество.
И не только это. Реорганизованная армия Болгарии Отечественного фронта должна была немедленно включиться в войну против гитлеровской Германии, чтобы смыть позорное пятно, которым запятнали нашу родину монархо-фашистские правители. В войне против вчерашнего «союзника» армия Отечественного фронта должна была сражаться плечом к плечу с нашими освободителями, воинами славной и победоносной Красной Армии, до полного разгрома немецко-фашистских захватчиков.
Несколько дней спустя, успев заехать в родной Плевен и наскоро увидеться с дорогими боевыми товарищами, уцелевшими в борьбе, знакомыми и близкими, я должен был приступить к выполнению ответственной задачи, порученной мне Центральным Комитетом партии. Вместе с Димитром Ганевым, членом Политбюро ЦК БКП, мы должны были вылететь в штаб 3-го Украинского фронта для установления прямой связи между командующим фронтом маршалом Ф. И. Толбухиным и Центральным Комитетом партии. Эта связь была необходима для уточнения и согласования важных задач по стабилизации новой власти, которые партия намеревалась осуществить в ближайшие дни. Одновременно с этим следовало урегулировать некоторые вопросы, связанные с размещением находившихся на болгарской территории частей 3-го Украинского фронта, воинов которого народ встречал хлебом и солью — так, как встречают братьев-освободителей.