Бойцы, товарищи мои
Шрифт:
— Окружают, гады! — крикнул Шумилов.
Взгляд Мурзы остановился на возвышенности, простершейся в нескольких метрах от домика. По ней с автоматами в руках густой цепью шли немцы. Они шли сюда, к домику.
— Исаев, бегите к комбату и доложите обстановку, — отдал приказание Шумилов.
— Есть, — ответил связной и, пригнувшись, быстро побежал по улице.
— Ребята, — как можно спокойнее сказал Шумилов, — принимаем бой… Мурза, Анохин, Копылов, Галимов, займите огневые позиции у окон. Якубовский и я — будем в сенях.
Шумилов быстро присел
— Огонь!
Длинные очереди автомата и меткие выстрелы Мурзы смешали вражеские ряды. Фашисты падали, как подкошенные. Бежавший впереди гитлеровский офицер как-то неестественно взмахнул руками и грузно опустился на землю, отбросив автомат в сторону.
Пьяные фрицы с гиканьем бросились к домику. Окружили его со всех сторон. Один из них сорвал с петель дверь и забежал в сени. Шумилов прикладом ударил незваного гостя по каске. Фашист распластался на полу.
Гитлеровцы стали простреливать стены дома из автоматов. Шумилов нажал на спусковой крючок и… вздрогнул. Автомат не стрелял. Кончились патроны. Он бросился в избу.
На полу неподвижно лежал Копылов. Кровь заливала его грудь. Он тихо стонал. Шумилов поднял лежавшую рядом гранату и прильнул к стене. Вдруг почувствовал острый запах бензина, смешанный с дымом. «Подожгли», — словно игла, пронзила его сознание догадка.
Широкие огненные языки стали лизать стены дома, пробиваясь внутрь. То и дело раздавались крики:
— Рус, сдавайся!
В разбитое окно втиснулась рыжая морда.
Сильным ударом приклада Анохин раскроил фашисту череп. Едкий дым резал глаза. Огонь подбирался к гимнастеркам и брюкам, жег лицо. Шумилов стиснул зубы и метнул гранату за окно, туда, где столпилась группа торжествующих победу гитлеровцев. Раздался взрыв. Послышались крики и стоны. Шумилов, обессилев, упал на пол, но сознания не потерял. До его слуха донеслась частая пулеметная очередь. Опираясь на руки, встал. «Наши», — подумал он, и перед ним все завертелось, закружилось, понеслось куда-то в пропасть. Он уже не слышал, как яростно стрелял Хабибулин, как из окон дома выпрыгнули его друзья-автоматчики. Завязалась рукопашная схватка. Отстреливаясь, гитлеровцы отступали. Выбежали на улицу. Кинулись к блиндажу, в укрытия. Но всюду настигал их меткий огонь. Уцелевшие бросились наутек.
…Наши перешли в решительную контратаку. Наступал и Мурза со своим пулеметным расчетом, хотя усталость валила с ног. Пулемет казался вдвое тяжелее. Он еще горячий. Он что-то слишком горячий и очень тяжелый, этот «максим»…
Уже бои за Воронежем! И какие бои! Тут забыли о голоде, об усталости. Расчет Хабибулина пристроил пулемет в окопе под сожженным немецким танком. Мурза дал очередь, вторую, и вдруг пулемет осекся, замолк. Гитлеровцы, решив, что он вышел из строя, сперва поползли в сторону Мурзы, потом приподнялись и рванулись бегом.
— В атаку-у! — послышалась протяжная
Трудно пулеметчикам поспевать за пехотой. Силы оставляют Мурзу. Смертельно устали Шумилов, Галимов, а тут еще во фланг ударили вражеские автоматчики. Группами, прячась за танками, прикрытые их броней и огнем, они охватывают наших бойцов с двух сторон.
Но вот случилось страшное: взрывом снаряда разворотило станок «максима». Исчезла последняя надежда на успех. Что делать? Как остановить врага? И вдруг…
— Куда? — закричал Шумилов, видя, как Мурза, сняв с разбитого станка тело пулемета, стремительно бросился к одиноко стоявшему дереву.
Мурза уже не слышал голоса друга. Он падал, вставал, бежал невероятно быстро. Шумилов видел, как Мурза, то и дело оглядываясь на автоматчиков, торопливо доставал из сумки гранату.
В минуты опасности Мурза был сметлив и решителен. Но что это такое? Почему граната царапнула о брезент сумки? Мурза мельком взглянул на нее и не поверил своим глазам. Не может быть! Клеймо с хвостиком?.. Его граната! Он сам когда-то обтачивал этот корпус и не успел снять заусеницу!..
А враги рядом, и граната, высоко взметнувшись, падает к их ногам…
Приближается новая цепь гитлеровцев. Шумилов ведет огонь из винтовки и кричит Мурзе:
— Отходи, я прикрою!
Мурза, привалившись спиной к дереву, ставит кожух пулемета на колени, пытается открыть огонь. Но сил не хватает…
— Мурза! — окрик Шумилова приводит его в себя.
«Ага! Вот они. Еще несколько шагов… Еще!» И тут руки Мурзы нажали на спусковой рычаг. Ударила огненная струя…
Пулемет казался ему живым существом. Он дергался, рвался из рук, судорожно, словно в лихорадке, бился о колени. Мурза, закусив губу, продолжал что было сил яростно жать на гашетку.
От боли мутилось в голове, туманилось в глазах. Но Мурза стрелял, стрелял, стрелял. Он стрелял до тех пор, пока вражеская атака не захлебнулась…
Когда после атаки ему перевязывали обожженные руки, он почему-то вспомнил о ромашках, подаренных Морозом. Ему захотелось преподнести эти цветы сестре в благодарность. Но руки уже были забинтованы. И он, кивнув на ромашки, лежавшие на койке, просительно сказал:
— Сестра, возьмите, пожалуйста, эти ромашки. — И смущенно добавил: — На них попала кровь. Но после войны я подарю вам другие цветы, чистые. Победим, и больше никогда не будет крови на цветах.
Третьего сентября 1942 года в газете «За честь Родины» было опубликовано приветствие Военного совета и политуправления Воронежского фронта. Оно гласило:
«Военный совет и политическое управление горячо поздравляют отважного патриота нашей Родины пулеметчика Хабибулина, показавшего образец воинской находчивости, беззаветной смелости и выручки товарищей в бою.
Героический подвиг тов. Хабибулина должен стать примером для всех бойцов фронта в нашей борьбе по истреблению фашистских мерзавцев, стремившихся поработить наш народ.