Бойтесь данайцев, дары приносящих
Шрифт:
– Да ты шутишь!
– Дело мало того что рискованное, но еще и трудное. Например, всем вам, кандидаткам, придется уволиться со своей работы…
– Плевать!
– Галина! Не перебивай! И перестань использовать язык подворотен!
– О, не занудствуй, давай, говори же!
– Далее. Всех вас, кандидатш, призовут в армию. Будете носить форму. Ходить строем.
– Солдатами?
– Надеюсь, нет. Младшими лейтенантами.
– О, so beautiful! I will be the officer! I can`t believe!
– Что?!
– Я радуюсь так. На языке интеллигентных людей.
– Не знаю, надо ли радоваться.
– А прыжки будут?
– Да, и много. И в самых сложных условиях. И с задержкой раскрытия, и на воду, и ночью. По полной программе.
– О, как прекрасно!
– А еще нам с тобой придется расстаться – по крайней мере, на время. Ты будешь жить в городке. Отлучаться только в воскресенье в увольнительные. И даже когда мы будем встречаться по службе – станем делать вид, что мы с тобой незнакомы. Ты готова?
Галя пристально посмотрела в лицо генерала.
– А ты – готов?
– Твое решение в данном случае главное. Я подчинюсь ему.
– В таком случае я – готова.
Промелькнула предательская мысль: «Может быть, товарищ генерал, ваша роль в моей судьбе заканчивается? Вывел меня на орбиту – в прямом смысле слова – и адью?» – но она постаралась отогнать ее. Нет, сейчас ее переполняла столь чистая, незамутненная радость, что даже не хотелось поганить ее меркантильными расчетами.
– Наконец, последний вопрос, – продолжил занудствовать генерал. – По порядку, но не по важности. И даже странно, что не ты его задаешь.
– Что будет с Юрой? – выпалила она.
– Да. Я, конечно, готов на то, чтобы он жил здесь, и даже буду оплачивать услуги няньки на круглосуточной основе – но согласись, это не очень удобно: мальчик днями будет с совершенно посторонним человеком, а я, хоть к нему и привязался, все равно формально тоже чужой, да и приходить сюда буду только вечерами. А ты, повторюсь, сможешь видеться с ним лишь по воскресеньям, да и то не каждую неделю: испытания, прыжки и прочее.
У Гали резко сменилось настроение, и даже слеза навернулась: и оттого, что не она первая, а генерал заговорил о ребенке; и потому, что она, выходит, никудышная мать, снова бросает малыша; и потому, что он, бедненький, снова остается один.
Но ответила она твердо:
– Я подумаю, как решить этот вопрос.
Она продолжала ездить на работу в ОКБ, но теперь с совсем иным чувством. Все внутри нее ликовало: неужели совсем скоро она покинет затхлый мир, где тетки-переводчицы корпят над английскими статьями про первые и третьи ступени? Неужто будет свист воздуха, солнце, весомая тяжесть парашюта и – новые товарищи вокруг? Неужели она опять выберется из тюрьмы, в которую себя заключила, и займется наконец тем, что любит? А там, впереди, может, ее будут ждать оглушительное, как лава, признание и всемирная любовь?
Но сначала надо было решить один вопрос. Юрочка. Бедный мальчик, вот и он превратился в «вопрос».
Слава богу, Иноземцев теперь не сидел на полигоне. Работал здесь, в Подлипках, на том же предприятии. Но в ОКБ трудились даже не тысячи – несколько десятков тысяч человек (сколько
Увидел, обрадовался: «Галка! А я как раз думал тебе звонить!»
Они отошли в сторонку от кружка болельщиков.
– По какому поводу телефонировать собирался? – ласково заулыбалась она.
– Пока секрет. Ты сегодня вечером свободна?
– Как всегда. Еду домой к сыну.
– И к генералу? Ладно, отпросись у них на вечер. Мне есть что тебе показать. И о чем поговорить.
«И мне тоже, – подумала Галина, – но надо подготовиться: причесочка, маникюр, платье». Поэтому вслух сказала:
– Нет-нет, сегодня я никак не могу. Нянька уходит в семь, а Иван Петрович тоже вечно задерживается. Давай, м-м, на будущей неделе?
– Ой, ну к чему столько ждать!
В конце концов сошлись на пятнице. Все-таки суббота впереди, укороченный рабочий день.
И вот в пятницу после службы они встретились. Галя, как планировала, успела освежить прическу и маникюр – ненавязчиво, чтобы не видно было, что готовилась. Все-таки одно из неоспоримых преимуществ жизни в доме для советской элиты – возможность иметь лучших дамских мастеров. Тут даже никакого вмешательства генерала не понадобилось, соседки поделились. Плюс пальто с меховым воротником из двухсотой секции ГУМа – оно село на нее как влитое. Словом, Галочка выглядела, как тогда говорили, на все сто. Взяла Владика под руку. Услышала за спиной шепоток: «Наша-то опять к мужу вернуться, что ли, решила?»
Вместе с законным супругом они прогулялись по улице Коминтерна к электричке. Казалось, совсем недавно они сюда ездили перед грибной охотой, ночевали у Флоринского. А теперь – Юрий Васильевич погиб, Жанка убита, Радик на Камчатке. Вилен с Лерой отдалились так, что их не слышно.
– А что с квартирой Флоринского? – спросила Галя.
– Там живет Нина, его последняя. Оказывается, они были расписаны, а она – прописана там.
– А ты – его сын. Тоже на квартиру имеешь право.
Иноземцев поморщился:
– Ой, Галя, не ждал я, что ты станешь такой частной собственницей.
– Конечно, ты бессребреник – жди в очереди десять лет, когда новый дом на предприятии построят.
– Не десять лет, а обещают очень быстро. Я бумаги собрал, на очередь нас поставил. К Королеву только пока не выбрался.
Она махнула рукой. Иноземцев – не Вилен. Он махинировать, ловчить не любит и не умеет. Сходить к главному конструктору, поплакаться – потолок его способностей. Но ведь и она, если признаться, такая. Просто ей выпал счастливый билет – в лице генерала. А теперь второй – отличное здоровье и как следствие – отряд космонавток. Да вот только счастливые ли они, если разобраться, оба этих билета? И куда может завести ее эта орбита? На минуту стало зябко.