Бойтесь данайцев, дары приносящих
Шрифт:
Но после экспедиции «Востока-два» и того, как плохо Герман себя на орбите чувствовал, среди посвященных и высокопоставленных начались разговоры: надо повторить суточный полет. В крайнем случае, при идеальном самочувствии космонавта, продлить его на двое суток. Но летать больше – нет, нет, опасно, ни за что!
И только он, Королев, единственный сразу и твердо сказал: летим на трое суток. Против этого были – все. И военные. И академик Келдыш, главный теоретик космонавтики, как его называли в газетах. И медики. И сами космонавты, и их дядька – Провотворов. Сколько же ему, главному конструктору, понадобилось споров, совещаний, заседаний, чтобы убедить: полет должен продолжаться три дня! Причем сразу у обоих космонавтов! Королеву потребовалось разбивать
Он хорошо понимал: только по более-менее длительному полету можно определить, действительно ли человеческий организм не приемлет невесомости и космоса (как казалось многим из тех, кто знал о состоянии Германа Второго). Или плохое самочувствие – лишь случайная особенность одного, отдельно взятого, пусть и подготовленного человека. Или, может, первые сутки человеку на орбите и впрямь бывает плохо – но потом он привыкает. Ответом на эти вопросы может быть только практика. И очень хорошо, что тогда, в феврале, в Пицунде, с Хрущевым удалось согласовать групповой полет. Когда по трое суток каждый летают сразу два человека, притом столь разных по складу и темпераменту, как обстоятельный флегматик Андриян и подвижный весельчак Паша, можно будет, на основании их экспедиции – шесть суток на орбите в общей сложности – сделать достоверные выводы.
Но в этой экспедиции самочувствию космонавтов потребуется уделять первостепенное внимание (после надежности техники, конечно). Главную роль тут будут играть не пульс, не давление, которые по каналам телеметрии на Землю, худо-бедно, сообщаются. Основными станут – их личные ощущения. А также слова и выражения, которыми они будут докладывать на Землю о своем состоянии. Однако говорить в эфире: «Чувствую себя плохо» – нельзя ни в коем случае. Все переговоры слушают американе. И страны НАТО. И просто радиолюбители, которые с радостью сольют информацию продажным буржуазным писакам. А советский космонавт не может чувствовать себя плохо. Равно как передовая советская космическая техника не может ломаться, терпеть аварии и катастрофы. Королев не думал, что подобный подход единственно правильный, однако – не им заведено, не ему отменять. Поэтому договорились с Пашей и Андрияном о кодовых словах. Если идет с орбиты доклад: «Чувствую себя отлично», – значит, и впрямь все нормально. Если «Самочувствие хорошее» – есть проблемы со здоровьем, но можно потерпеть, подождать, посмотреть, что дальше будет. А уж если «Состояние удовлетворительное», – надо немедленно прерывать полет и на ближайшем витке сажать корабль. Кроме того, завели огромное количество условных слов. Например, если, упаси бог, тормозной двигатель не работает – то это «пихта». Когда радиация выше нормы – «банан». Вместо доклада: «работать с оборудованием не могу», – надо говорить «береза», а «прошу срочный спуск» – «георгин» и так далее. Кодовые слова то и дело меняли и заморочили в итоге головы и космонавтам, и всем вокруг.
Перед стартом Королеву вспоминались ужасные аварии с «Зенитом-два», происшедшие в декабре, а особенно в июне, когда ракета взорвалась на второй секунде. Тот же носитель Р-7, что прекрасно отправил на орбиту Юру, а потом Германа, та же стартовая позиция, а ракета дважды не летела. Поэтому нервничал в бункере на запусках космонавта-три Сергей Павлович, как ему самому показалось, едва ли не сильнее, чем когда взлетал Юра Самый Первый. И уж точно сильнее, чем с Германом. Но вот благополучно отсчитали первые семьсот секунд – вывели Андрияна на орбиту, и отлегло. Со вторым, Пашей, через сутки будет легче. А теперь главное, как они оба в космосе чувствовать себя будут.
И оказалось, что он-то, Сергей Павлович, был прав. Ощущения у обоих оказались нормальные. То есть по рации докладывали, что самочувствие – отличное. Потом, на Земле, на разборе полетов, оба сообщили, что вначале испытывали легкое головокружение и казалось, будто висят вниз головой и вверх ногами – но к этому удалось привыкнуть. И вторые, третьи сутки дались каждому из них легче, чем первые, –
А на Земле Паша, при разборе полета, ушел в несознанку: я и впрямь, говорит, видел грозу над Индийским океаном – так красиво! Поэтому и сказал, забылся. Так правды и не добились.
Поэтому каждый получил свое от экспедиции «звездных братьев» (как немедленно окрестили двух новых космонавтов газетчики) – кто славу, кто гордость за передовой общественный строй, а он, Сергей Павлович Королев, обрел точное знание: в космосе жить и работать – можно. И, значит, можно лететь на Луну и на Марс.
А для этого – надо готовить большую ракету и строить новые, маневренные корабли. Главные победы еще впереди. И Марс – впереди.
Москва.
Галя
На запуск Андрияна с Пашкой девчонок не взяли. А вот на торжественный прием в Георгиевский зал Кремля вместе с остальными нелетавшими – пригласили. И она сама воочию увидела, как вновь обретенных героев чествуют – красиво и помпезно: фанфары, почетный караул мальчиков и девочек, лестница к славе, дипломатический корпус, важные писатели, художники и академики, и члены правительства, которые так и норовят облобызаться с вновь появившимися знаменитостями.
Она уже была с Провотворовым в Георгиевском зале – когда слетал Юра Самый Первый. Но теперь все сильно переменилось: нынче она чувствовала себя гораздо более причастной. И ей, как и Вале Маленькой, двум замужним космонавткам, выдали пригласительный билет «с супругом». Так что она пригласила Владика и видела, какой эффект на него производят эта мишура, и позолота, и великие люди, которые снуют вокруг. Провотворов старался держаться от нее подальше, не подошел, ни слова не сказал, а лишь метал временами издалека на Иноземцева снисходительные взгляды. Зато девчонки, коллеги по полку подготовки космонавтов, от мужа, как обычно, млели: такой воспитанный, умный, интеллигентный, веселый. Да и на полторы головы выше, чем любой из космонавтов. Парни первые подходили с ним здороваться, помнили его по тем лекциям, что он читал им еще в шестидесятом году, уважали науку.
Они тоже все были с женами, и Галя заметила, какие те, в сущности, деревенские и провинциальные клушки, волею судеб вознесенные к самому Кремлю. Впервые, кстати, увидела жену Гриши Нелюбина – а что, на фоне остальных довольно милая и приятная. Хотя тоже глубочайшая провинция. Да и девочки из отряда, если разобраться, не очень-то от женушек космонавтских отличались – такая же периферия. Одна – ткачиха из Ярославля, другая – учителка из Тулы, третья – стенографистка, четвертая – инженерша с Урала. Толька Валя Маленькая москвичка, МАИ окончила. Хотя, если разобраться, Галя ведь тоже недалеко от всех ушла. В Москве всего десять лет как проживает. Если разобраться, нечего и ей задаваться – она такая же простая девчонка, как остальные, из поселка в Воронежской области.
Издалека она все смотрела, как чествовали новоиспеченных героев, и понять не могла: неужели это те самые Пашка и Андриян, с которыми они сиживали, бывало, за чаем в столовой – и вот теперь, внезапно, вдруг, они вознеслись на бог знает какую неслыханную высоту! Брежнев вручает им золотые звезды, Хрущев лобызает в уста… Их родители и Пашкина жена тоже, растерянные, находятся в центре этой суеты… И все, что с ними происходило, Галя невольно примеривала на себя, и от этого у нее захватывало дух. Впрочем, она смотрела на пятерых девчонок-космонавток, кандидаток, которые были рядом, и понимала, что у каждой из них в душе творится то же самое: неужели смогу и я?