Боже, спаси Францию! Наблюдая за парижанами
Шрифт:
Марк? Марк с моей работы? Я судорожно пытался застегнуть брючные пуговицы, чтобы скрыть от посторонних глаз хотя бы боксеры, прежде чем случится непоправимое и этот конфуз станет достоянием общественности.
Но нет, Марк, показавшийся из-за спины Элоди, был низкорослым панком, одетым в камуфлированную куртку; джинсы были ему велики, как минимум, на пару размеров. Я точно не встречал его прежде. Непроницаемые стекла солнечных очков вызывали у меня сомнение: видит ли он меня вообще?
— Марк ле
— О! Да… Я надеялся… но раз ты уже… я сейчас ухожу… — Я поднялся с кровати, шутливо уступая место новому претенденту.
— Вы с Алексой? Ну это… — Она изобразила, будто рвет бумагу.
— Нет, так вышло, что я был здесь один и чувствовал себя… ну, ты понимаешь… Но нет, ты права, я…
И тут у Элоди закралось подозрение. Я видел это по ее взгляду, который метался то в сторону моих полурасстегнутых джинсов, то в сторону гардеробной. Мне оставалось надеяться, что ей не придет в голову снять отпечатки пальцев с замочной скважины, иначе я попадусь с поличным.
— Да нет же, Пол, оставайся. Если хочешь, можешь помочь нам.
— Помочь? — спросил я, отходя от кровати.
— Да секс тут ни при чем. Я притащила Марка не за этим. Идем покажу!
Она расстегнула плащ, достала из кармана джинсов какой-то ключ и направилась к двери гардеробной.
Нагревшаяся дверь с легкостью распахнулась, приоткрыв завесу тайны. От увиденного я чуть было снова не рухнул на кровать.
— Ни фига себе!
Элоди расхохоталась, увидев, что я впал в ступор.
К ее другу, видимо, вернулось зрение. Он подошел поближе и восхищенно присвистнул при виде маленького тропического сада, выросшего на гардеробных полках.
Собственно вещи занимали в комнатушке не так уж и много места — на полках буйствовала… конопля, освещенная дуговыми лампами.
— Да, Пол, ты прав! То еще «ни фига себе»!
Так вот что так разозлило моего шефа… Неудивительно. Хотя во Франции курение травки не так уж и строго преследуется законом, подобные плантации вполне могут послужить поводом для того, чтобы упечь «плантаторшу» в тюрьму.
— Это вам в бизнес-школе дали задание разработать проект по продвижению и сбыту товара?
— Нет, я ничего не продаю. Это только для друзей. — Внезапно улыбка с ее лица исчезла — Элоди включила свой талант бизнес-леди: — На улице стоит джип Марка, и ты с ним сейчас перенесешь все это в его машину.
— Что? Ни за что в жизни!
— Если ты не согласен, я расскажу Алексе, что обнаружила тебя в своей постели, а папе — что ты трахаешь меня.
Разве мог английский джентльмен не прийти на помощь мадемуазель в беде?
Всего было двадцать горшков; мне показалось, что каждый весит несколько тысяч кило. Лифтом мы не могли воспользоваться — а вдруг он застрянет и мы окажемся в западне, пока кто-нибудь из жителей дома, надеюсь не судья, не выпустит нас, скажем, на следующее утро. Из этого вытекало, что нам с Марком предстояло десять раз спуститься на четыре пролета вниз, а Элоди — столько же раз идти за нами по пятам и подбирать случайно облетевшие листья.
Авто Марка, припаркованное аж на третьей полосе, постепенно наполнялось запрещенными растениями. Стекла джипа были тонированные, но по контурам можно было разглядеть характерную форму листьев.
— Все в порядке, — заверил он меня. — На улицах нет копов.
Конечно, Элоди конкретно подфартило, что полицейские решили забастовать!
— Хочешь, расскажу прикол? — спросила она, когда я с трудом спускался по лестнице во время последней ходки.
— Нет. — На мой взгляд, многочисленные грыжи вряд ли могли вызвать смех.
— По-французски травка будет l’herbeили еще le th'e, чай. Очень подходяще, правда? Ведь ты собираешься открыть сеть чайных для моего папочки. А сейчас таскаешь чай для его дочери!
Она залилась беззаботным смехом. Мне было не до того. Теперь оба: папаша и его дочь — прикрывались мной в своих грязных делишках.
Двумя днями позже мне позвонил Джейк, незадачливый поэт. Должно быть, я имел неосторожность дать ему номер, забывшись на минуту.
— Пол, привет. Я… я на самом деле сожалею о…
— О том, что послал меня?
— Да, ну что сказать? Но ты не должен был высмеивать поэзию, не…
— Не выслушав в ответ, что должен убраться ко всем чертям?
— Мне… я и правда отчаялся.
— Тебе жаль, ты имеешь в виду.
— Да, черт возьми. Жаль.
— Удалось поладить с албанкой?
— Да.
— И что, не заплатил?
— Ну конечно! Ну, почти… Она оказалась попрошайкой, из тех, что просят милостыню в метро. Ну, знаешь, завернутые во все эти юбки. Она-то говорила, что албанка, но мне показалось, что вполне может быть она и румынка.
— И что, такой поворот событий заставил тебя отказаться от продолжения?
— Как сказать?! Я в затруднении, что писать дальше.
— Так это была молодая румынка, которая выдала себя за албанку?
— Ладно, послушай. Я не собираюсь впредь рассуждать с тобой на тему поэзии. Ты не можешь быть беспристрастным.
— Беспристрастным?
— Ну да, не можешь понять. Я позвонил, потому что хотел искупить свою вину, предложив тебе помощь.
— Помощь?
— Да. Ну-ка скажи, что ты говоришь официанту, когда заказываешь кофе с молоком?