Боже, спаси русских!
Шрифт:
Ну а крестьяне часто смотрели на брак прагматически – дескать, надо женить сына, потому как в доме нужна работница.
«Доля ты, русская долюшка женская»
Здесь самое место поговорить о смирении и долготерпении русской женщины. Эти качества в крестьянской культуре считались главным залогом счастливой семейной жизни.
Часто под венец шли в таком возрасте, когда еще было не до любви. К примеру, няня Татьяны Лариной.
Мой ВаняМоложе был меня, мой свет,А было мне тринадцать лет.Няня
А если говорить о более ранних временах, то дело обстояло так. Часто возраст новобрачной едва достигал двенадцати лет, а мог быть и еще меньшим. Мальчики были на несколько лет старше. Дольше всего такая низкая возрастная граница сохранялась среди дворянских фамилий, у которых были самые весомые причины не пренебрегать экономическими факторами вроде приданого или сохранения служилого поместья. Датский посол Юст Юль сообщает, что он гостил у одного крупного провинциального чиновника, жене которого было всего одиннадцать лет. Когда брак преследовал политические цели, девочку могли выдать замуж и «младу сущу, осьми лет». «Достаточно яблока и немного сахару, чтобы она оставалась спокойной», – записал свои впечатления о семейных разладах русского человека с юненькой женой «немец-опричник» Генрих фон Штаден в середине XVI века.
А вот теперь пришла пора поговорить о самом распространенном типе – о несчастной русской женщине. Ее участь – терпеть и покоряться. Что бы ни происходило в жизни такой женщины, она редко жалуется, не ждет от жизни ничего хорошего, хотя и считает, что достойна награды за свое терпение. Сформировался этот тип, судя по всему, еще в древности.
Положение женщины в Древней Руси было незавидным. По древнерусскому праву дочери не получали наследства, их нужно было выдать замуж еще при жизни родителей, иначе девушки оказывались без всякой материальной поддержки. Их содержала община, или они должны были нищенствовать. Убийство женщины высокого рода влекло за собой «виру» (штраф) в половину того, что следовало выплатить за убийство мужчины того же ранга. Изнасилование порицалось и наказывалось в случае знатности рода женщины или девушки.
Историк В. Иваницкий в работе «Русская женщина в эпоху домостроя» пишет: «Степень откровенности, доверия в супружестве была низкой. Мужчины боялись своих жен, ожидая от них лжи, подвохов, измен, отравления. Так же мало ценили своих мужей и женщины. Браки редко совершались по любви, взаимного уважения ждать было трудно. Отношения полов понимались часто как вражда двух родов, к каким принадлежали он и она». В свадебных песнях-причитаниях невесты «чужая сторона» – чужой дом, куда ее выдают, – рисуется мрачной и темной, «горем насеянной, слезами поливанной». По крайней мере, в Древней Руси был возможен развод, в этом случае женщина возвращалась в родительский дом. Позже, когда каждый брак стал церковным, оставались только самые радикальные пути выхода из ситуации: убийство, бегство, измена с социально более высоким партнером (муж-крестьянин был бессилен перед боярином) или донос на мужа. Мужьям низших сословий случалось «пропивать» своих жен; весьма часто муж и жена не жили вместе и годами не видели друг друга. Неудивительно, что любовь в русских песнях – всегда любовь на стороне, любовь ворованная. Любовник обозначен положительно, муж и семейная жизнь – отрицательно. Не существует песен о счастливом замужестве.
Тем не менее в древние времена женщины на Руси пользовались некоторой самостоятельностью. Болыпуха (жена отца или старшего сына) имела определенную власть над младшим мужским населением дома. Женский авторитет обеспечивался властью над священным очагом и едой, влиянием на детей, мастерством в изготовлении одежды.
Однако в Московской Руси XV – XVI веков все изменилось. Трудно переоценить влияние на православие России XVI – XVII веков переводной византийско-болгарской литературы, которая развивала взгляд на женщину как на существо нечистое, «сосуд диавольский». Возникла «теремная система». Боярышни коротали век в тереме, в полной изоляции от внешнего мира. Выйдя замуж, женщина не смела никуда пойти без позволения мужа, даже если шла в церковь, и тогда обязана была спрашиваться.
«Положение женщины весьма плачевно, – пишет австрийский дипломат XVI века Сигизмунд Герберштейн. – Они (московиты) не верят в честь женщины, если она не живет взаперти дома и не находится под такой охраной, что никуда не выходит. Они отказывают женщине в целомудрии, если она позволяет смотреть на себя посторонним или иностранцам».
Герберштейн искренне удивляется такому положению вещей, ведь в Европе в это время дамы посещали светские мероприятия и пользовались уважением. Обычаи же московитов представлялись ему дикарскими: «Всем, что убито руками женщины, будь то курица или другое животное, они гнушаются как нечистым. (У тех же, кто победнее, жены исполняют домашние работы и стряпают.) Если они хотят зарезать курицу, а мужа или рабов нет дома, то они становятся у дверей, держа курицу и нож, и усердно просят прохожих мужчин, чтобы те зарезали животное. Весьма редко допускают женщин в храм, еще реже на беседы с друзьями, и только в том случае, если эти друзья совершенные старики и свободны от всякого подозрения».
Положение женщин в Московской Руси со слов иноземцев описывает историк Николай Костомаров в очерке «Домашняя жизнь и нравы великорусского народа в XVI и XVII столетиях»: «По законам приличия считалось предосудительным вести разговор с женщиной на улице. В Москве, замечает один путешественник, никто не унизится, чтоб преклонить колено перед женщиною и воскурить пред нею фимиам. Женщине не предоставлялось права свободного знакомства по сердцу и нраву, а если дозволялось некоторого рода обращение с теми, с кем мужу угодно было позволить, то и тогда ее связывали наставления и замечания: что говорить, о чем умолчать, что спросить, чего не слышать».
В XVI веке священником Сильвестром была написана книга «Домострой», которая, по выражению Даниила Андреева, явилась попыткой «создания грандиозного религиозно-нравственного кодекса, который должен был установить и внедрить в жизнь именно идеалы мировой семейной, общественной нравственности». Предписания «Домостроя» мягче, чем наказы других сочинений, но идеал дома во многом сближался с идеалом монастырской жизни, а роль игумена играл хозяин. Слабой половине человечества предлагалось «спасение через смирение».
Женщин, конечно, угнетали, но сами они, признаться, тоже бывали не сахар, как, собственно, и сейчас. Вновь обратимся к Костомарову: «Иностранцы рассказывают замечательное событие: жена одного боярина, по злобе к мужу, который ее бил, доносила, что он умеет лечить подагру, которою царь тогда страдал; и хотя боярин уверял и клялся, что он не знал этого вовсе, его истязали и обещали смертную казнь. Жена взяла свое. Но еще случалось, что за свое унижение женщины отомщали обычным своим способом: тайною изменой. Как ни строго запирали русскую женщину, она склонна была к тому, чтоб положить мужа под лавку, как выражались в тот век. Рабство всегда рождало обман и коварство».
Крестьянки, в отличие от боярынь, могли свободно ходить по улице, но положение их было немногим лучше. Вот как описывается семейная жизнь в русских песнях (подбор цитат – на совести Ивана Бунина, рассказ «Деревня»): «Все одно, все одно: мачеха – "лихая да алчная", свекор – "лютый да придирчивый", "сидит на палате, ровно кобель на канате", свекровь, опять-таки "лютая", "сидит на печи, ровно сука на цепи", золовки – непременно "псовки да кляузницы", деверья – "злые насмешники", муж – "либо дурак, либо пьяница", ему "свекор-батюшка вялит жану больней бить, шкуру до пят спустить", а невестушка этому самому батюшке "полы мыла – во щи вылила, порог скребла – пирог спекла", к муженьку же обращается с такой речью: "Встань, постылый, пробудися, вот тебе помои – умойся, вот тебе онучи – утрися, вот тебе обрывок – удавися"».