Божественная трагедия
Шрифт:
– Пески занесли каналы, и река вернулась в прежнее русло. Возродилась – какое верное слово, Максим Владимирович, – старик посмотрел на Макса.
Глаза старика были живыми и глубокими, как время.
– Не думаю, что это единственная казненная река, – сообщил Макс. – люди уничтожили многое. Вспомнить плотины, изменение ландшафта.
– Да, – возник Барт. – Но это не совсем то. Та река была специально казнена. А здесь мы убивает по прихоти, по незнанию. Мы похожи на ребенка, который испытывает умеет ли плавать цыплёнок и кидает его в бочку с
– Мы и Землю казним. Кто-то подписал ей приговор, а мы всего лишь инструмент для казни, – высказал догадку Макс, поставив рюмку на стол.
– Да, – снова встрял Барт. – Я всегда думал о том, что мы призваны для некоторого максимального воздействия. Уничтожение Земли или Вселенной вполне подходит.
– Сейчас сложно сказать, для чего мы призваны. Я считаю, что для созидания всё-таки, для совершенствования, – дед поджал губы.
– Но разрушаем, – завёлся Макс.
– Но и разрушение может быть созиданием, – возразил Барт.
– Во всем этом есть положительный момент, – улыбнулся старик.
Все затихли.
– Река через тысячу лет вернулась в русло.
– О положительности этого момента тоже можно спорить, – раздухарился Барт, он налил всем водки.
– Это значит возродится вселенная, возродится Земля, и снова появится человечество, чтобы всё это уничтожить.
– Странный круг, – вздохнул Макс.
– Возрождение, – какое хорошее слово, – проговорил Александр Леонидович.
– За возрождение, – воскликнул Барт.
Затем Барт вытащил фотографии ларца и выложил на стол, распихав тарелки с едой по краям.
– Мы собственно, Александр Леонидович, пришли с интересностями… Что вы скажете по поводу этой шкатулки?
Старик вынул из кармана увеличительное стекло и стал вглядываться в фото.
Макс недоумевал, почему Барт вытащил только снимки шкатулки и не предъявил снимки украшения, ведь их интересовало именно оно. Было странно, чтобы делать такие огромные снимки на альбомный лист и тратиться. Сейчас все показывают на планшете или смартфоне. Но Барт пояснил просто: старик – ретроград. Для него важны привычние тактильные ощущения. Ритуал важен. И планшет не оставишь – откажется. И пользоваться надо научить. А старик поколдует, может еще информацию выдаст.
И Барт оказался прав, раз дед ещё и линзу достал. «Знает, что делает!» – кивнул Макс.
– Что я могу сказать про вашу шкатулку, задумчиво произнес Александр Леонидович. – Скорее всего ларец с секретом. Нужно нажать на дно и этот символ.
Макс с Бартом переглянулись.
– В ларце таится какая-то опасность, связанная с огнём. И мне здесь видятся шумерские символы неумело переданные. Скорее всего люди, которые делали этот ларец не совсем понимали, что передают. Отсюда и искажение. Что я могу сказать, очень интересная вещица. Не такая уж бесполезная штука ваш инть-ернет…
И старик оценивающе поглядел на Барта.
– Может, вы меня как-нибудь сводите на прогулку по инть-ернету?
Барт молча достал остальные фотографии. Старик снова погрузился в изучение. Он возбужденно и озабоченно хмыкал, протирал линзу, кусал усы, бормотал под нос.
– Это шумерская вещица, – наконец изрек Александр Леонидович.
– Вы уверены? – воскликнул Барт.
Старик поджал губы.
– Не ассирийская, не египетская, не греческая? Именно шумерская? В Интернете пишут, что греческая, – соврал Барт.
– Молодой человек, – свысока произнес старик, – вы же можете отличить запорожец от чайки?
Макс улыбнулся: «Какой раритет, в потоке иномарок запорожец сейчас и не встретишь, а уж Чайку тем более».
– Это шумерская вещь, – твёрдо произнес дед. – причем, часть вещи… Малая часть, судари мои. Может у вас есть остальные снимки?
– Нет. Пока нет, – замялся Барт.
– Это часть нагрудной повязки, м-м-м, – пожевал губами старик подыскивая слово, – лифчик… Причем, кто-то варварски разделил эту часть туалета на несколько деталей.
– Для чего? – спросил Макс.
– Чтобы хранить в разных местах, возможно, так. Но это всего лишь догадка.
– Соединив вместе, может дать ключ к разгадке? – выпучил глаза Барт.
– Может быть, может быть… Скажите это лежало в ларце?
– Да, – сознался Барт.
– Точно-точно шумерский, – засопел дед. – Только ларец более поздний. Намного более.
– Варфоломей Михайлович, можно я оставлю эти снимки у себя?
– Я бы просил вас об этом.
– Фантастический старик! – вещал Барт, когда они с Максом вышли. – Он знает больше, чем советская энциклопедия и мыслит свежо. Он написал десятки книг в разных областях, а живет бедно. Тем, что мы принесли, надеюсь, перебьется какое-то время, – Барт погрустнел. – Напрямую не берет – гордый. Деньги с пенсии на книги тратит. На еду жалеет. Побольше бы таких людей, которые думают не о том, как набить пузо, а о науке, творчестве. Которые думают.
– А кто такие шумеры? – задал мучивший его вопрос Макс.
– Древнейшая цивилизация междуречья. Твоя находка бесценна.
– Насколько бесценна в рублях? – Макс уже представлял не только квартиру, но и машину и дачу.
– Настолько бесценна, что я бы не советовал ее продавать, – сказал серьезно Барт, – во-первых, надо попытаться найти следы остальных частей.
Макс представил, насколько дорого сможет стоить весь этот древний лифчик.
– Если ты нуждаешься, я могу тебе помочь.
– Ты что самый богатый? – буркнул Макс.
– Достаточно, чтобы не думать о деньгах, – нахмурился Барт. – Но я имел ввиду работу. Будем искать этот артефакт, я проспонсирую это мероприятие. Прибыль поделим. Я согласен на сорок процентов. Ты будешь моей долгосрочной инвестицией.
Макс вздохнул. С квартирой придётся подождать. Но он понимал, что Барт прав. Очень даже прав.
– Кстати, а почему ты Михайлович? – поинтересовался Макс.
– Старик переиначил на свой манер. Моего отца зовут Майкл.