Божественное вмешательство
Шрифт:
Тренировались, пока мои пальцы от прикосновения к тетиве не стали испытывать жгучую боль. Судя по разочарованному выражению лица Гвенвилл — недолго.
Чтобы поднять ей настроение, я предложил прокатиться верхом. Мы вернулись в усадьбу, и Гвенвилл попросила единственного в доме слугу Габа оседлать коней.
До заката мы путешествовали по округе, и мое умение наездника, подаренное кем-то из небожителей, восхитило ее. Возвращаясь с прогулки, мы держались за руки, и я от всей души славил богов.
Меня разбудил собачий
Дома на краю деревни горят.
Пес выскочил из дома, я вышел за ним. У плетня, с топором в руках притаился Габ. Слышу конское ржание и стук копыт. На улице появились всадники.
Человек десять остановились у плетня и, спешившись, полезли во двор. Габ ударил одного из них топором и тут же упал пронзенный копьем.
С криком атакую непрошенных гостей. Двоих удалось упокоить сразу. Остальные во двор не полезли. Беспокоясь о Гвенвилл, возвращаюсь в дом и запираю дверь.
Прислушался. На дворе тихо. Поднимаюсь наверх и вижу затаившуюся у окна Гвенвилл с луком в руках.
— Если их много, в доме не отсидимся. Все равно сожгут. Нужно выходить сражаться или бежать, — говорю тихо, словно нас кто-нибудь может услышать.
— Возьми в сундуке броню и одевайся, — отвечает Гвенвилл, уже не заботясь о скрытности.
— А ты?
— Кто-то должен охранять дом. Я позже. Давай, быстрее.
Из сундука у кровати Гвенвилл я достал короткую кольчугу, серебряный пояс и шлем — шишак с личиной, украшенный конским хвостом. Надел. Повесив на пояс ножны с мечем, взял копье.
— Я готов, собирайся.
— Иди на двор, я быстро, — ответила Гвенвилл, не отрывая взгляда от окна.
У плетня стояли кони. Я вышел на улицу и увидел их хозяев, пронзенных стрелами Гвенвилл.
В метрах пятидесяти по улице от дома за телегами собрались мужчины селения, вооруженные рогатинами и топорами. Заметив меня, они закричали "хэй!", потрясая оружием.
Когда ко мне присоединилась Гвенвилл, я увидел на ней только штаны и куртку из толстой воловьей кожи. На плече — перевязь с колчаном, набитым стрелами.
Она приказала крестьянам идти за нами. Сев на коней пришельцев, в сопровождении "колхозников" мы, не спеша, двинулись к догорающим на краю деревни домам.
Врагов там уже не было. Только трупы деревенских и собак. Пришельцы, убив пастухов, угнали с пастбища табун лошадей и овец. От жадности решили заглянуть в деревню. Понеся потери, в основном, от нас, свалили с добычей.
Народ разошелся готовиться к погребению погибших. Но не все ушли. С десяток крестьян стояли на улице, словно чего-то ожидая.
Гвенвилл, отсекла голову у трупа и водрузила ее на плетень, затем подошла ко второму. Крестьяне потащили обезглавленное тело к реке.
Я равнодушно взирал на дикий ритуал, мысленно обращаясь к местным богам: "Славьтесь, это для вас украшается человеческими головами плетень!" Странно, но с каждой отсеченной головой я будто чувствовал прилив сил...
Закончив с врагами, Гвенвилл вознеся к небесам окровавленные руки, поклялась Марсу (!) отомстить инсубрам (кельтское племя, соседи бойев), посмевшим напасть на деревню.
Затем мы хоронили Габа. Вначале сожгли, положив рядом с телом топор, потом останки захоронили на холме у рощи.
На душе скребут кошки. Гвенвилл весь день молчит. Завтра с утра собирается в Мутину к отцу за войском. Я с ней, куда деваться. Теперь точно на войну попаду.
Часть 2
Всадник
Глава 5
Гвенвилл молчит весь вечер. Поднялась наверх, даже не пожелав мне хорошего сна. Изнываю от духоты в доме. Дым с жаровни щекочет ноздри, попадает в глаза. Хотел подвязать бычьи шкуры, чтобы проветрить помещение, но не стал этого делать, вспомнив о головах инсубров на плетне.
"О такой ли жизни я мечтал? Конечно, нет", — улыбнувшись, желаю себе спокойной ночи.
Просыпаюсь, услышав скрип половых досок. Гвенвилл, змейкой юркнув под одеяло из овчины, прижимается ко мне словно... Нет, не может быть! Я целую ее. Она не противится. Я чувствую волны нежности, накатывающиеся от живота к сердцу, и отдаю ей свои чувства, получая неописуемое наслаждение.
Переживая страсть, впиваюсь в ее губы, после бережно, словно цветок, целую грудь и руки. Гвенвилл постанывает, лаская мой слух лучшими в мире звуками. Время от времени она покусывает мое плечо, прижимая к себе, останавливает меня на мгновение, затем снова отпускает на волю чувства и свои, и мои.
Снова, как и в первую ночь, Гвенвилл уснула на моей груди. Я, перебирая пальцами пшеничные пряди, поглаживаю голову Гвенвилл, вспоминаю строки Омара Хаяма:
Дай коснуться, любимая, прядей густых,
Эта явь мне милей сновидений любых...
Твои кудри сравню только с сердцем влюбленным,
Так нежны и так трепетны локоны их!
"О такой ли жизни я мечтал? Несколько часов назад, полагал, что нет, а сейчас все изменилось. Я люблю прекрасную женщину. И она любит меня, наверное. Спуриния — хороша, но то был брак по расчету и с ее стороны и со стороны старого сенатора, отчаявшегося выдать дочь замуж. А мне просто деваться некуда было с "подводной лодки".
Сейчас — все иначе! Хотя, если откроется причина гибели Адальгари, счастье может оказаться мимолетным. Может, все рассказать Гвенвилл. Только что — все? Уподобиться булгаковскому Ване, просившего у милиции предоставить ему пять мотоциклетов с пулеметами для поимки иностранного профессора и говорящего кота? Кто ему поверил? Даже Гвенвилл не поверит, что только мой страх убил ее брата и его товарищей. Оставлю, пожалуй, все как есть. Богам виднее, что будет".
С утра Гвенвилл, собираясь в дорогу, носится по дому так, что мне захотелось бросить привычное: "Не на поезд! Не опоздаем". Останавливаю ее, поймав за руку. Рассказываю анекдот: