Божественный лик Византии
Шрифт:
Примечательно, что в ходе этой борьбы св. Кирилл принял новую редакцию величания Александрийского патриарха, включив в него следующие титулатуры: «судия Вселенной», «отец отцов» и т.п. 398 И полный титул Александрийского патриарха, дошедший до нас из древних веков, звучит следующим образом: «Блаженнейший, Божественнейший и Святейший Отец и Пастыреначальник, Папа и Патриарх Великого Града Александрии, Ливии, Пентаполя, Эфиопии, всего Египта и всей Африки, Отец Отцов, Пастырь Пастырей, Архиерей Архиереев, Судия Вселенной».
398
Тьерри Амадей. Ересиархи V века: Несторий и Евтихий. С. 51.
Современники не оставались в неизвестности относительно всех нюансов этого догматического спора между кафедрами. Император св. Феодосий II Младший (408—450) первоначально принял сторону Нестория не столько по убеждению в его правоте (царь вообще не очень любил публично вступать в богословские споры), сколько опасаясь повторения истории со св. Иоанном Златоустом, ставшим жертвой интриг Александрийской кафедры во времена его отца императора Аркадия (395—408).
Незадолго перед этим, желая загладить вину своих родителей перед Святым, он распорядился доставить в Константинополь мощи св. Иоанна Златоуста и даже повелел поместить их в церкви «Святых апостолов», где до этого погребали только императоров. И в это время ему предлагают вступить в очередную интригу, жертвой которой вновь намечен Константинопольский архиерей, а его охотником взялся быть Александрийский патриарх, племянник того самого Феофила!
Поэтому и реакция императора, не пожелавшего стать пешкой в чужой игре, на попытку св. Кирилла Александрийского созвать Вселенский Собор, была довольно резкой. Не стоит забывать и то, что Несторий был избран на Константинопольскую кафедру по личному указанию императора, и ему, конечно, было неприятно обвинение своего избранника в ереси 399 .
Но апогеем торжества Александрийского патриарха стал, конечно, «Разбойный собор» 449 г., на котором по поручению императора св. Феодосия II Младшего председательствовал Диоскор (444—451). Как не без оснований полагал известный французский историк Амадей Тьерри (XIX в.), Феофила, св. Кирилла и Диоскора объединяла одна и та же душа, один и тот же дух – самоуверенного догматизма во мнениях, властолюбия, непоколебимой энергии и настойчивости. Если Диоскор чемто и отличался от своих предшественников, так тем, что «общие типические черты Александрийских патриархов V в., не сдерживаемые и не умеряемые другими нравственнорелигиозными чертами, достигли высшей степени развития, выступали в самых резких, отталкивающих формах и проявлялись в действиях, возмутительных для нравственного чувства. Это был настоящий Фараон христианского Египта, как его и называли в свое время» 400 .
399
Гиббон Э. Закат и падение Римской империи. Т. 5. С. 241.
400
Тьерри Амадей. Ересиархи V века: Несторий и Евтихий. С. 241.
Желая окончательно унизить Константинопольского архипастыря, «забыв» о 3м каноне II Вселенского Собора, Диоскор посвоему определил рассадку представителей патриарших кафедр. Первое место он, понятно, оставил за собой, на второе посадил легатов Римского папы, третье предоставил Иерусалимскому патриарху, четвертое – Антиохийскому, и только последнее, пятое, место зарезервировал за Константинопольским патриархом св. Флавианом, вскоре предстательствующим перед собором уже в качестве обвиняемого.
Понадобился Халкидон и многолетняя административная поддержка византийских монархов для того, чтобы тень диоскоров и феофилов перестала кружиться над Константинопольским архиепископом. Впрочем, трудно судить, насколько ситуация осталась бы управляемой, если бы Египет не захлестнула волна монофизитства, вследствие чего авторитет и влияние Александрийской кафедры быстро угасают.
Но сами Константинопольские архипастыри до некоторого времени оставались в стороне от споров за первенство между патриархатами, выступая, скорее, в качестве стороны, принимающей один за другим дары императоров, чем самостоятельно борющейся за прерогативы. Тому были свои объективные причины: Константинополь также не имел апостольского происхождения, какихлибо заслуг перед Церковью, своих святых и мучеников. И, как уже писалось выше, признание за Константинопольским епископом первенства чести после Римского папы состоялось исключительно по причине того, что он являлся «новым Римом», царствующим градом. Аналогичная формула позже была утверждена и в тексте 28го правила IV Вселенского Собора (Халкидон, 451 г.).
Правда (первый «звонок»), вскоре после II Вселенского Собора, в 394 г., Константинопольский архиерей Нектарий (381—397) фактически единолично руководил всем ходом заседания синода, давая слово или ограничивая выступления остальных восточных архипастырей по своей воле 401 . Но такое поведение еще не связывалось с какойто определенной доктриной.
Однако со временем ситуация существенно изменилась. Наиболее авторитетная среди «восточных» Александрийская кафедра окончательно утратила свое влияние вследствие широкого распространения в Египте монофизитства и вызванного этими событиями нестроения. И хотя еще в Халкидоне авторитет ее архипастыря св. Кирилла с его «12 анафематизмами» был едва ли не выше папы св. Льва Великого и «Томоса», вскоре Александрия уже не способна была сохранить свое высокое положение, равно как и Иерусалим и Антиохия. Более того, немного спустя эти территории оказались захваченными иноверцами.
401
Терновский С. Очерки из церковноисторической географии. С. 240.
В традициях имперского централизма цари искали место единого сосредоточения административной и духовной власти. Естественно, Константинополь наиболее отвечал этим запросам как столица Империи. Начинается пора возвышения «города царя», история не только блестящая и великолепная, но и нередко трагичная по своим последствиям для всей Вселенской Церкви.
В ходе обсуждения на Халкидонском Соборе принятого в отсутствие римских легатов 28го канона мир услышал новые оценки положения архиепископа «нового Рима». Обосновывая перед представителями папы свою подпись под этим правилом, епископ Лаодикийский Нунехий заявил: «Слава Константинопольского престола есть наша слава: в его чести участвуем и мы, потому что он принимает на себя и заботы наши; и нам приятно, что в каждую область митрополит рукополагается от этого престола».
А Пергамий, епископ Антиохийский, сказал еще категоричнее: «Во всем нам следует оказывать честь и послушание святейшему архиепископу царствующего нового Рима, как главному отцу. Об одном только прошу, чтобы, если окажутся какиелибо дела, совершающиеся или по неведению его святости, или по подлогу, то, ради его чести, для мира святейших церквей и ради благоугодности Богу пред всеми, эти дела исследовались бы и охранялись так, как пред отцом» 402 .
Но все же Константинополь еще не чувствовал в себе силы для того, чтобы напрямую конфронтировать с Римом. По окончании Халкидонского Собора его Отцы направили папе св. Льву письмо, в котором, по существу, признали все претензии апостольского престола, лишь бы получить одобрение папой 28го канона 403 . Правда, папа был непреклонен, и Собор ничего этим не добился. Но ведь это было только начало великого противостояния Рима и Константинополя. И данный эпизод еще ровным счетом ничего не определял.
402
Деяния Вселенских Соборов. Т. 3. С. 157.
403
«Послание, отправленное от Святого Собора к святейшему папе Римской церкви Льву (о всех вообще деяниях)». С. 168.
При некоторой условности предлагаемой классификации, можно выделить две основные стадии становления византийского папизма. В первую очередь период противостояния Римского и Константинопольского епископов за главенство во Вселенской Церкви. И, вовторых, борьбы «восточных пап» уже не только с западными оппонентами, но и непосредственно с византийскими царями за политическое первенство в Империи.
Следует отметить, что первоначальные конкурентные борения престолов едва ли затрагивали власть царей, заботившихся главным образом о примирении сторон этих конфликтов. Если до IX в. в Византии и встречались случаи открытого противостояния царской власти со стороны св. Афанасия Великого, св. Иоанна Златоуста или прп. Максима Исповедника и других лиц, то происходило это по вполне понятным причинам. Борясь за чистоту Православия и общественное спокойствие, поддерживая в многочисленных спорах определенную церковную партию, цари обращали всю мощь государственного механизма против ее оппонентов. Нередко в числе гонимых оказывались те, кого противники записывали в еретики. И хотя в действительности среди них встречались великие светильники Православия, тяжелая рука искренне заблуждающихся императоров возлагалась и на их выю.
В такие минуты нередко слышались тезисы о незаконности вмешательства императора в дела Церкви и о превосходстве священства над царством в делах веры. Так, в ходе борьбы с арианством часть православного епископата высказывалась за необходимость освободить Церковь изпод опеки императоров. А св. Иоанн Златоуст требовал даже подчинения государства Церкви. Но это был лишь одиночный крик отчаяния, которому едва ли можно придать черты устойчивой тенденции. В целом тезис о превосходстве священства над царством если и изрекался, то касался только вероучительной сферы, но не политической.