Божество пустыни
Шрифт:
Но слава не всегда бывают заслуженной. Атон хорош, но он не лучший. Филе нильского окуня, которое он приказал подать, было недосолено, а пустынную дрофу слегка пережарили. К тому же он позволил дворцовому повару употребить слишком много бахаратских пряностей. Если бы это поручили мне, подозреваю, что блюда были бы приготовлены лучше, но вино было действительно таким хорошим, что никто не замечал этих мелких изъянов.
К тому времени как Атон встал, чтобы произнести похвальное слово, общество уже разгорячилось и буйно шумело. Я мельком подумал, к какому поэту обратился бы на его месте. Разумеется, сам я не мог быть этим поэтом, ведь я и есть главная тема сочинения. Поэтому я подумал, что Атон предложит это почетное задание Резе или Тояку.
Но Атон всех поразил. Отдавая дань уважения признанным поэтам Египта, он постарался оправдать свое решение, подчеркнув, что его избранник должен был быть очевидцем событий. Мысль, конечно, нелепая. С каких это пор для сочинения великих стихов необходимы факты?
– Великий фараон и царевны, прошу вас приблизиться и послушать доблестного воина из отряда Синего Крокодила, который плавал с вельможей Таитой. – Он сделал выразительную паузу. – Представляю вам сотника Зараса.
Все замерли, когда из-за занавеса вышел Зарас и склонился перед фараоном, удивленным не меньше всех собравшихся. Я подумал, что из всех присутствующих я, вероятно, единственный, кто когда-либо слышал о сотнике Зарасе из отряда Синего Крокодила. И тут в моем сознании что-то встало точно на место, как входит в ножны кинжал.
Я быстро посмотрел туда, где между благородными Кратасом и Мадалеком, хранителем царской казны, сидела царевна Техути. Она подалась вперед, ее лицо горело, и она не сводила с Зараса восторженного взгляда. Она была не настолько глупа, чтобы привлечь к себе внимание рукоплесканиями или как-то иначе выразив, что одобряет выбор Атона, но я знал, что это ее рук дело. Каким-то образом она заставила Атона принять это нелепое решение.
Я всегда верно оценивал умение моих царевен манипулировать, но это показалось мне настоящим колдовством. Я посмотрел на Бекату и сразу понял, что она участвовала в заговоре.
По другую сторону стола она корчила гримасы, пытаясь привлечь внимание сестры. Техути словно не видела этого.
Я страшно рассердился. Но одновременно исполнился сочувствия к Зарасу. Он прекрасный молодой человек и отличный сотник, я полюбил его, как отец любит сына. И вот теперь он готов выставить себя на посмешище перед всем миром. Из-за жестокости этих двух бессердечных лисиц царского рода.
Я снова посмотрел на Зараса. Он, как будто не понимая, какая катастрофа его ждет, стоял в своих доспехах, высокий, красивый и собранный. Я хотел бы сделать что-нибудь для его спасения, но был бессилен. Возможно, он и доведет свое сочинение до конца, точно неуспешный школьник, но строгие судьи всегда будут сравнивать его усилия с произведениями Резы или Тояка или даже, да спасут нас от этого боги и богини, со знаменитыми жемчужинами поэзии, сочиненными мною.
Потом я услышал мягкие женские голоса – звук, похожий на гудение пчел, когда они перелетают с цветка на цветок за нектаром. Я посмотрел на собравшихся и увидел, что Техути не единственная оценивает Зараса. Некоторые женщины постарше проявляли к нему более откровенный интерес. Они улыбались и перешептывались, прикрываясь веерами. Зарас никогда еще не бывал при дворе, и им не доводилось бросить на него свой похотливый взгляд.
Но вот Зарас сделал повелительный жест, и все в шатре застыли; я даже услышал лай шакала в пустыне.
Зарас заговорил. Я слышал, как он отдает приказы своим людям, руководит ими в бою, подбадривает, когда они готовы дрогнуть, – но не сознавал, какого тембра и глубины его голос. Этот голос звенел, как колокол, и реял, как хамсин над дюнами. Он гремел, как бурное море, обрушивающееся на рифы, и вздыхал, как ветер в высоких ветвях кедра.
С первых же строк он захватил всех собравшихся.
Выбор слов был исключительный. Даже я, вероятно, не мог бы его улучшить. Ритм стиха действовал гипнотически, а повествование зачаровывало. Зарас увлек за собой слушателей, как разлив Нила увлекает за собой береговой мусор.
Когда он описывал полет трех стрел, которыми я убил гиксосского узурпатора Беона, все вельможи Египта вскочили и одобрительно закричали, а фараон так сильно сжал мое предплечье, что синяки потом не сходили много дней.
Я обнаружил, что и сам смеюсь и плачу вместе со всеми, а под конец встал и рукоплескал со всеми собравшимися.
Произнеся последние строки, Зарас повернулся к входу в большой шатер и раскинул руки.
– И тогда обратился благородный Таита ко всем богам Египта и к фараону Тамосу: «Это лишь знак того, что я завоевал для вас. Лишь тысячная часть сокровища, что я отдаю вам. Доказательство и свидетельство любви и долга, которые я приношу тебе, фараон Тамос!»
Из пустыни донесся торжественный бой барабанов, и в шатер вошли десять воинов в доспехах и шлемах. Они несли поддон, на котором лежала груда сверкающих серебряных слитков.
Все как один вскочили, раздались громовые клики и взволнованные похвалы:
– Да здравствует великий фараон! – вскричали все, а потом: – Хвала сиятельному Таите!
Когда Зарас закончил, его не отпустили. Фараон несколько минут разговаривал с ним, мужчины пожимали ему руку и хлопали по спине, а кое-кто из женщин, выпивших вина больше прочих, хихикали и норовили потереться о него, как кошки.
Когда он подошел ко мне, мы коротко обнялись и я поздравил его:
– Хорошо сложено и хорошо прочитано, Зарас. Ты не только воин, но и поэт.
– Рад это слышать от столь прославленного поэта, как ты, сиятельный Таита, – ответил он, и я был тронут, заметив, что он говорит искренне. Он оставил меня и пошел среди собравшихся. Он не делал очевидной свою цель, но наконец поклонился царевне Техути.
Они были далеко от того места, где я сидел, но я, не слыша звуков, мог читать их слова по губам, как читаю иероглифы на свитке папируса.
– Стыдись, сотник Зарас! Твои стихи заставили меня плакать.
Таковы были ее первые слова, а он опустился перед ней на колено. Лица его мне не было видно, поэтому я не мог прочесть его ответ. Однако он заставил Техути рассмеяться.
– Ты любезен, сотник. Но я прощу тебя только на одном условии. Если ты пообещаешь скоро снова спеть для нас. – Зарас, должно быть, согласился, потому что она ответила: – Ловлю тебя на слове.
Зарас встал и почтительно попятился от нее.
«Отлично! – подумал я. – Уходи поскорей оттуда, глупый мальчик. Этот противник тебе не по зубам. Ты сейчас в большей опасности, чем на поле боя».