Божество пустыни
Шрифт:
Итак, я отсутствовал всего одну ночь. А может, вообще ничего не произошло. Может, все увиденное мною было сном, но я отчаянно надеялся, что это не так. Я уже тосковал по новой встрече с Инаной… если, конечно, она существует, а не выдумана мною. Узнаю ли я когда-нибудь ответ на эту загадку: выдумка или нет? Кто и что Инана?
– Я забыл. Прости, Рыжий.
– Конечно, хозяин. Но это я должен перед тобой извиниться.
Рыжего так легко умиротворить… Он хороший человек и нравится мне. Однако я строго напомнил:
– Не забудь, через пять дней мы уезжаем в Сидон. К этому времени ты должен быть готов к дороге.
– Я уже уложил большую часть наших вещей в повозку. И могу отправляться через час.
Каждый час последних пяти дней в Вавилоне был заполнен лихорадочной деятельностью. Последние встречи с Нимродом и его советом, заключение договоров между государствами; распоряжения относительно тех средств, что я пообещал и что должны были получить посланцы Нимрода в Фивах. Я был очень доволен, что не буду присутствовать, когда подписанное мною долговое обязательство на двадцать семь лаков предъявят фараону Тамосу.
Сверх всего этого в Вавилон прибыл посол Верховного Миноса, чтобы приветствовать мою миссию и вместе со мной вернуться на Крит. Он вместе со свитой отплыл из Кносса с флотилией боевых галер. Корабли он оставил в шумерском порту Сидоне и со своей свитой отправился по суше мне навстречу.
Звали его Торан, что в переводе с критского означает «сын быка». Этот мужчина в расцвете лет путешествовал с той пышностью, какая подобает представителю самого богатого и могущественного владыки на земле. Царь Нимрод отвел для его свиты целое крыло дворца. Просто чтобы накормить и развлечь гостей с Крита, Нимроду пришлось потратить большую часть полученных от меня трех лаков серебра. Он хотел поскорее спровадить Торана на его остров, и делал все, что в его власти, чтобы ускорить отъезд.
Вдобавок к красоте и величественным манерам Торан был одарен одним из проницательнейших умов, какие мне доводилось узнать. С первой же встречи мы почувствовали взаимное уважение, и почти сразу каждый из нас увидел достоинства другого.
Среди того, что нас роднило, было отвращение к варварам-гиксосам и ко всему хотя бы отдаленно с ними связанному. Я битый час обсуждал с ним постыдное беспричинное нападение гиксосов на минойскую крепость Тамиат и зверства, которые учинили гиксосы над захваченными критянами. Младший сын Торана был среди старших воинов, которых обезглавили после того, как они сдались.
Однако никто из нас не упомянул о трех больших критских триремах с сокровищами и о 580 лаках серебра, которое гиксосы украли у Верховного Миноса. Эти сокровища словно никогда не существовали. Я готов был поклясться перед всеми богами, что ничего о них не знаю.
Окончательно меня убедило в способностях Торана и его уме то, как превосходно он владел египетским языком, и то, что он прочел и изучил почти все мои трактаты. Он сказал, что считает мой трактат о морской войне и тактике гениальной работой и перевел на минойский язык многие мои стихотворения.
Только на второй день бесед мы затронули предполагаемый союз между нашими державами и как нам закрепить и упрочить этот союз. Эти беседы заняли еще три дня – мы проверяли ум и мышление друг друга; на четвертый день мы смогли подписать договор. Я подписал его и египетскими иероглифами, и минойским линейным письмом А.
Я решил, что самое время познакомить моих царевен с Тораном. И на другой вечер пригласил его и его свиту разделить с нами вечернюю трапезу.
Я лично выбрал вина и решил, какие яства подать. Перечень их был почти таким же длинным, как только что подписанный мною договор с Критом, но куда более соблазнительным и увлекательным. Потом я целый день посвятил подготовке царевен к этому событию. Для моих целей – не говоря уж о нуждах Египта – было очень важно, чтобы Торан послал во дворец в Кноссе благоприятный отзыв о царевнах.
С огромным вниманием я отобрал из множества одежд, привезенных из Фив, те ткани и цвета, которые лучше всего подчеркивали красоту моих девочек: розовый для Бекаты, зеленый для Техути.
Я сидел рядом с двумя цирюльниками, которые накладывали косметику. Я требовал от них совершенства. К тому времени, как их усилия меня удовлетворили, обе были в слезах, но результаты оправдывали мою настойчивость. Прекраснее моих девочек было только лицо богини Инаны в лунном свете. Я знал, что ни Торан, ни его хозяин на Крите не смогут противиться моим девочкам, как никогда не мог этого я сам.
Вечером я подождал, пока Торан и его свита усядутся за великолепно украшенный подготовленный мною стол, и лишь тогда дал моим девочкам знак войти.
Когда они проскользнули в большие двери в конце зала, воцарилось глубокое молчание. Мужчины онемели от восхищения, женщины – от зависти.
Мои царевны остановились перед Тораном и грациозно поклонились. Их сопровождала Локсис. Она тоже присела в поклоне. Конечно, я не стал заниматься обликом критской девушки. На ней было простое платье, обнажавшее колени. И лицо, и колени были красивы, но заурядны. Очевидно также, она сама причесывалась и красила лицо. В конце концов она ведь всего служанка – пусть будет довольна и тем, что ей разрешили прийти на пир.
Я искоса взглянул на Торана, чтобы оценить его отклик на такое изобилие женской красоты, и увидел, что он смотрит поверх голов моих царевен и улыбается. Я посмотрел в том же направлении и, к своему изумлению и досаде, увидел, что Локсис застенчиво улыбается ему в ответ. Я вспомнил ее предыдущее увлечение вельможей Ремремом и подумал, что у нее склонность к пожилым мужчинам.
И сразу переменил свое высокое мнение о Торане. Пусть он удачливый и эрудированный государственный деятель, с возвышенным вкусом к литературе. Но что касается женщин, ясно, что он не отличит сверкающую птичку колибри от невидной маленькой ласточки.
Я знаком предложил царевнам занять места с боков от Торана. Они уже получили от меня наказ ошеломить его тем, как владеют минойским языком. Кивком я отправил Локсис на дальний конец стола, где она могла прельщать моих младших военачальников своих лет и равного положения.
Следующие несколько недель мне пришлось провести в совещаниях с Тораном, вельможей Ремремом и шумерскими высшими военачальниками; мы обдумывали общую кампанию против царя Корраба. Дни летели, и у меня, казалось, не оставалось ни мгновения на отдых.