Шрифт:
Василий Сигарев
Божьи коровки возвращаются на землю
Действующие лица
Дима — 19 лет
Славик — 22 лет
Лера — 20 лет
Юлька, её сестра — 18 лет
Кулёк, отец Димы — 50 лет
Старуха
Аркаша
Вначале не было здесь ничего. Потом пришёл человек и построил Город. Стали дома, улицы, площади, магазины, школы, заводы, сады коллективные. Стали улицы мощеными, а потом асфальтированными с белеными по праздникам бордюрами. Стали ходить по улицам люди, стали сидеть на лавочках, стали чихать от пуха тополиного, стали торговать семечками у заводской проходной, стали влюбляться. Стали рождаться люди — стали умирать…
И стало Кладбище на краю Города. И стали свозить туда люди своих мертвых. Стали класть их в ямы и насыпать в ямы землю. Стали приходить туда в родительское и на годины. Стали оставлять там печенье и конфеты с белой начинкой. Стали руками выпалывать там траву и садить на её месте анютины глазки. И стало расти Кладбище…
Но люди ни только умирали, но и рождались. Потому рос и Город.
И вот однажды Город и Кладбище встретились. Построили люди дом пятиэтажный у самого Кладбища и стали жить в нём. Сперва жутко всем было, в окна боялись выглядывать. А потом привыкли, даже гаражи железные стали вдоль кладбищенского забора ставить, машины в них держать, мотоциклы, вещи разные старые. И даже названье своему дому придумали с приколом. «Живые и мертвые» назвали. Так теперь и зовут.
А новых мертвых стали хоронить в другом месте.
А про старых вроде даже и забыли. Не стало на Кладбище ни печенья, ни конфет с белой начинкой. Ни анютиных глазок не стало. Ничего не стало. Всё травой заросло ненормально огромной, буйной. И утонуло в той траве Кладбище. Исчезло. Нету его больше. Умерло. А вместе с ним и мертвые умерли все. Во второй раз умерли. Навсегда уж теперь…
Действие первое
Дом стоит на самом краю города. Кирпичный. Пятиэтажный. На три подъезда. Окна горят в доме, шторы видно, стёкла треснутые и изолентой заклеенные, людей видно в окнах. Подходят люди к окнам, выглядывают, смотрят, словно ждут очень долго чего-то, а дождаться никак не могут. Выглянут, постоят и назад. Туда…
А на улице ветер мертвые листья по дороге гоняет. Осень на улице поздняя. Летят листья, в лужи попадают, мокнут, мёрзнут. А ветер смеётся и дверьми подъездными хлопает. То на крышу шиферную набросится. То в окна негромко стукнет. И ржёт. А потом вдруг в подъезд заскочит и кричать начинает. И дико так кричит, жутко. Словно что-то страшное увидел. Там…
И следом за ветром в тот же подъезд две девушки заходят. Останавливаются перед дверью. Смотрят друг на друга. Смеются. Начинают подниматься. Туда…
На площадках через одну лампочки горят в проволочных плафонах. Листья на лестницах лежат сухие, бумажки подозрительные. Девушки медленно поднимаются, шурша листьями, говорят о чем-то, смеются в пол голоса. Одна постоянно сплёвывает. Там…
Наконец доходят до пятого этажа. Останавливаются перед дермантиновой дверью. Снова глядят друг на друга. Снова тихо смеются. Звонят.
ПЕРВАЯ ДЕВУШКА. О! Уже обрили чучелу! Быстро…
ПАРЕНЬ. Я сам. Вшей еще хапну…
ПЕРВАЯ ДЕВУШКА. Дай заматцаю-то хоть. (Гладит его по голове рукой.) Ну ты ёжик, Димыч! (Смеётся.) Юлька, хочешь поприкалываться?
Караул, да? Как кактус.
ДИМА. Чё, Лерка, долго-то так?
ЛЕРА. Да у меня там свои пироги, короче… Я же тоже всё отсюда. Сруливаю скоро.
ДИМА. Хахаля что ль зацепила?
ЛЕРА. Да иди ты со своими хахалями с салями. Пойдём. Щас, короче, расскажу. Вообще, упадёшь. Кабздец самый полный и по всей программе. Такого еще не было.
ДИМА. Кончай грузить. Вваливайтесь.
ДИМА (останавливает её). Ты кончай, а.
ЛЕРА. Чего она? (Смотрит на Вторую.) Чё ты делаешь-то? С дубу рухнула? У них же тут сарай-бахчисарай. Семь лет пол не мыли.
ДИМА. Не ври, а… Шесть с половиной.
ЛЕРА. Восемь. (Сплёвывает, идёт в комнату.)
ДИМА. Столько не живут.
В квартире две комнаты. В одной матрас на полу и перевязанные шпагатом стопки книг. Много книг. Горы. Они там повсюду. На матрасе в полумраке лежит человек, накрывшись с головой одеялом. Спит человек.
В другой комнате точно такой же матрас с пожёванной постелью цвета газетной бумаги. Два кресла на ножках и стол. В одном из кресел сидит, вытянув ноги, худой высокий парень. Ковыряет ногтем лак с подлокотника. В углу комнаты друг на друга уложены стопочкой могильные надгробья из нержевейки. Их четыре штуки и заметно, что они не новые. На некоторых даже овальчики с фотографиями имеются и таблички с датами. У оснований надгробий земля налипла. Чёрная такая, словно сырая еще.
Дверь на балкон открыта. Сквозняк колышет прибитую на гвоздь к балконному косяку полоску из паралона. Штор на окне нет.
ЛЕРА (увидела парня в кресле). О! Славик, два метра без кепки! Ты уже здесь, да?
ЛЕРА. Вмазанный уже, что ли?
ЛЕРА. С собой, что ли принёс?
ЛЕРА. Ты, блин, в своём репертуаре. Как там это… замкнутый в себе челобрек, да? (Смеется.)
ПАРЕНЬ. Славян, кончай кресло жрать, а! Забодал, а.
ЛЕРА. Пускай ест, чё ты, Димыч. Смотри, какая худоба.
ДИМА. Славян, кончай, а. Иди вон у Кулька книги ешь. У него много…
Славик демонстративно грызёт кусок лака.
ЛЕРА. Короче, так. Это моя сестрень двуюродная. Юлька, короче. Я её с собой так привела. Для компании. Чтобы вам жлобам не скучно было. Так что, если чё-нибудь кто-нибудь… тому сразу звездец придёт самый полный и по всей программе. Понятно, короче? Она, короче, из института, понятно? Так что даже без мата. И промеж не чесать при ней. Ясно?
ЛЕРА. Длинный, тебя тоже касается.
ДИМА (Юльке). Значит, вы Юля, да? А я Дима… (Целует Юльке руку.)
ЛЕРА. Димыч, я же предупреждала.
ДИМА. Дак я знакомлюсь, чё.
ЛЕРА. Всё. Отвял от неё.
ЮЛЬКА. Да ладно тебе. Пусть. Я ж не из теплицы. Сами разберёмся.
ЛЕРА. Как знаешь. Твои пироги. (Садится в кресло, закуривает.) Короче, рассказываю. Тут вообще такие пироги — обоссытесь…
ДИМА. Погоди. Славик, место Юльке освободи. (Пауза.) Ну махом, Славян, а…
СЛАВИК (потягивается, стонущим голосом). Не могу, блин…
ЛЕРА. О! «Длинный» голос подал. Как оно, Славик? Живой?