Божьи люди. Мои духовные встречи
Шрифт:
Очень давно я написал книгу под таким же заглавием: “Хорошие люди”. Это было в Париже. Мне тогда уже показалось, что писатели мало выводят хороших людей, а все больше — плохих и грешников. Дошло даже до того, что хорошие мысли и чувства нужно было вкладывать в уста “Идиота” (Достоевский), до такой степени добрые люди и мысли стали необычными, ненормальными, что их следовало уже прикрывать мнением сумасшедших.
А между тем мои наблюдения говорили иное: хорошие
Да хорошие люди и должны быть. Христианская Церковь существует; а она имеет своею целью воспитывать именно хороших людей — добрых, святых. И пословица русская говорит: “Земля стоит святыми людьми!” Б^сли же они перестают появляться, то это — очень плохой признак: значит, святых уже перестала Церковь рождать и воспитывать, значит, нужно ждать какой-то перемены в стране, а может быть, и во всем мире… Но это — не так: хорошие люди еще есть на белом свете!
Впрочем, под именем хороших людей я разумею не исключительно только святых — их немного! — а и борющихся со злом, с грехом… Даже — видящих грех мира, и то добро.
Почему же этих хороших людей не изображают писатели? Большей частью в книгах изображаются дурные, грешные, страстные… Я однажды обратился с таким вопросом — к второстепенному, правда, писателю. И он сказал мне, что таких хороших людей, очевидно, очень мало в жизни. И это, конечно, верно — и с христианской точки зрения. Церковь на то и создана, чтобы из грешных, плохих людей постепенно выделывать лучших. Но эти лучшие должны все же бьпь на примете наряду с плохими, еще не сделавшимися хорошими.
Несомненно…
Но тут есть и другая причина: в самих писателях. Всякий смотрит на дело так, как ему видно из его собственного окошка души его. Если про философию можно говорить, и говорят, что она в конце концов есть автобиография писателя, то тем более это можно сказать про литературу: всякий–писатель выводит таких людей и так, каких и как он видит по собственной душе. А писатели — тоже грешные люди, поэтому им легче, знакомее писать о подобных же грешниках. Значит, причина лежит и в них самих, в писателях.
Конечно, им хотелось бы выводить идеальных, то есть хороших людей; потому эти идеальные типы в нашей литературе были далеко не часты, несмотря на добрые пожелания писателей. […]
Почему же такие идеальные типы не вышли?
Потому что этих идеальных людей было не так много… Впрочем, нет: их было очень много, миллионы простого народа Святой Руси. Но только литература наша занималась больше не народом, а высшими классами: помещиками, богачами, чиновниками, господами. Да и там не все видела: было и там хорошее и хорошие.
Когда же затрагивалась эта народная толща, то “вдруг” мы сталкивались с мужиками, крестьянами (христианами) каратаевыми (“Война и мир” Л. Толстого), с заметками о няне (“Детство” и “Отрочество”), с рассказом о молитве Матрены ночью, на коленях, — бывшей в молодости грешницей… Или встречаемся с Касьяном с Красивой Мечи, “Тремя смертями”, с “живыми мощами” Лукерьи (“Записки охотника” Тургенева)… Их миллионы, миллионы…
Мно–о-го их было… Если даже просмотреть литературу прошлого, встретишь много хороших людей… А Лиза Кали- тина из “Дворянского гнезда” того же Тургенева: таких немного, а были, были.
В последние годы литература дошла и до простых деревенских людей. И сколько там хороших людей пришлось увидать: самоотверженных, добрых, трудолюбивых. Тысячи…
Но, к сожалению, не затрагиваются церковные люди… А сколько среди них хороших!
Нам же, стоящим около или в самой Церкви, это виднее. Да и кто может написать об этих людях, как не мы, знающие их ближе?! А здесь хороших людей еще немало.
О них и хочется (а может быть и небесполезно?) написать.
Приходила мне мысль, что, может быть, и не дело обыкновенных писателей, хотя бы и знаменитых, писать о святых? Это уже сделано — “Житиями святых”, “Патериками”, “Отечниками”, выборками, проповедями, богослужениями, традицией, преданиями… Вообще — Церковью.
Да и что можно сказать больше Евангелий?
Вот писатели и не касаются “не своего” круга. Они пишут только о земном, что им больше знакомо… И о том, что их больше интересует.
И может быть, это — неплохо?
А другой мир, собственно духовный (но не из среды одного духовенства), пусть нам показывает больше сама Церковь и более знающие жизнь ее…
Что такое “хороший”?
Разные люди по–разному понимают слово это.
Но всякий согласится, что в этом слове нужно искать того смысла, который сам народ видит в нем… Или, по крайней мере, — видел. А видел он в хорошем человеке — доброту, простоту, скромность… О любви русский человек не любил говорить: высоко уж очень!
Ну, еще и терпение ценил, смирение уважал. Это — добродетели христианские, а пожалуй — общечеловеческие… Христианство довело их до вершины, до конца. Ведь и христианство само по себе есть вершина религий. Оно не только переросло еврейство, но и вообще — всякую религию.
Для выяснения этого понятия я, между прочим, расскажу один факт, бывший со мною.
Я был еще студентом Духовной академии. Однажды я зашел к одному епископу… И в разговоре — я уже не помню, о ком и о чем — я стал хвалить кого-то: он хороший, хороший…
И думалось мне, что я не плохо говорил — не бранил, не осуждал никого. Даже, вероятно, думал о себе, что через эту похвалу другого я сам стал “хорошим”. Кончил разговор. Молчим…
Вдруг — то есть неожиданно для меня — епископ задает мне вопрос: